Посольство Иоанна Грамматика в Византию в 829 году. Справа — византийский император Феофил, слева — халиф Аббасид Аль-Мамун. 12-13 вв. / wikipedia.org
До нас дошел большой корпус византийских письменных источников, в которых отражены представления византийцев о народах, живших вокруг Византии и внутри нее. Это тексты разных жанров. В их числе историография, всегда внимательная к взаимоотношениям Византии с соседними народами в ходе войн или дипломатических сношений. Это и географические сочинения, основывавшиеся на античной географии, в основном на Страбоне и отчасти на Птолемее. Особым жанром была астрологическая география, так как география и астрология были тесно привязаны друг к другу (о чем будет сказано позже), и в ней также обсуждались народы внутри страны и за ее пределами. В целом сведения о народах присутствуют во всей письменной византийской традиции, практически во всех ее жанрах, даже в поэзии и агиографии.
Византийская система знаний базируется на античной. Можно сказать, что византийская культура — это средневековое продолжение античной традиции, заложенной в византийскую культурную память.
Когда мы обращаемся к византийской номенклатуре народов, нас в первую очередь поражает архаичность именований. В тексте XI века, например, мы находим гуннов, в тексте XII века — скифов, в текстах XIII–XIV веков мы видим и скифов, и гуннов, и галлов, которые, казалось бы, давно исчезли. Если обратимся к античной литературе, то увидим, что скифы или персы Геродота — это вполне понятные для нас категории. Более того, геродотовские описания подтверждаются другими письменными источниками и археологией. Но скифы XIV века вводят нас в ступор. Как можно спустя практически две тысячи лет применять именование уже исчезнувших скифов к другим народам? В византийской письменности эти именования продолжают присутствовать повсеместно и сквозь века. И, что удивительно, если в соседних землях происходили какие-то политические процессы, миграции, территории оказывались завоеваны пришельцами, то византийцы могли продолжать, например, именовать вновь прибывших в Иран тюрков персами, отталкиваясь от фактического географического положения пришельцев, а не от их происхождения.
В этом и заключается одна из проблем для современных объяснений византийской цивилизации и ментальности в целом. Вопрос ставится так: как можно в XIV веке говорить о существовании скифов? Русских они называют тавроскифами, франков — галлами или кельтами. Закономерный вопрос: они слепы? Неужели он не видят, что это не те народы, которые скрупулезно описывал тот же Страбон и другие географы и историки античности?
Главенствующая точка зрения заключается в том, что это дань архаизации. Византийцы полностью сфокусированы на античном знании, которое они сохраняли через школьную систему, то есть начиная еще с первых лет обучения (читать и писать они учились, например, на Гомере). Это античное наследие в большей или меньшей степени переносится из века в век. Многие полагают, что это связано с тем, что византийцы подходили к знанию абсолютно нетворчески, во всем новом они пытались распознать старое и были совершенно равнодушны к современным изменениям. Как страус прячет голову в песок, так же и они пряталась от реальности, сохраняя незыблемую самодостаточность античного наследия.
Я предложил несколько иное объяснение. Я исхожу из того, что Византия восприняла от античности не только и не столько набор фактов, сколько базовую научную методологию, то есть переняла сам способ описания окружающего мира и систематизации информации о нем.
Античная методология была воспринята византийцами без изменений, они не улучшали ее и не добавляли к ней ничего. Специфика этой методологии реконструируется, в частности, по трактатам Аристотеля. По Аристотелю, все объекты мира могут быть описаны в двухуровневой системе родов и видов. Виды — это многообразие объектов вокруг нас. Роды — абстрактные умозрительные категории, которые позволяют нам классифицировать и систематизировать это бесчисленное многообразие реальных объектов. Виды могут быть сколь угодно разнообразными, но, выделяя в них общие черты, мы можем группировать их в родовые категории. Это сугубо аналитический подход. Роды — это идеальный тип, не существующий в реальности, который конструируется исследователем. Эта двухуровневая система использовалась как инструмент описания, позволяющий классифицировать и систематизировать характерные черты этих народов. Классификация нужна была византийцам, как и нам, для того, чтобы анализировать ситуацию вокруг, предвидеть будущие события, знать, как общаться с соседями, которые, как правило, либо были торговыми партнерами, либо представляли военную угрозу.
Научная система описания византийцев соответствует нашей, современной. Наша методика сегодня тоже подразумевает исследование частных, видовых категорий и сведение их к неким общим абстрактным классам. Например, мы сегодня употребляем термин «капитализм», понимая, что эта социологема обнимает множество различных вариантов устройства общества и экономики, существующих в реальности. Мы вводим родовое понятие «капитализм», выделяя во множестве видов реального капитализма общие черты и сводя эти общие черты в абстрактную категорию. Византийское сознание работало ровно так же: из античной науки они брали родовые концепты, к которым приводили все реальное видовое многообразие современного им мира.
Описываемая классификация преимущественно была свойственна образованным слоям византийского населения — тем, что писали аналитические тексты, пытались разобраться в устройстве этого мира. Необразованные слои населения, скорее всего, просто не задумывались об этом. Они могли удостовериться в этническом многообразии мира на практике, но выстраивать схемы, создавать типологии они были не в состоянии.
Базовые подходы, позволявшие выделять в информации о народах сходства и различия, сформулировала античная и византийская астрология. Идея заключалась в следующем. На состояние флоры и фауны и на нравы людей чрезвычайное влияние имеют небесные светила. Ярчайший пример — Солнце и Луна. Очевидно, что недостаток или избыток солнца действительно влияет на растительность и животный мир в различных регионах. Так же и другие светила влияли на природу и на нравы народов. Эта идея была разработана в поздней античности, и византийцы восприняли ее как один из научных принципов. И поэтому этнография у них следует за географией.
Византийцы применяли именование «скифы» как родовое, абстрактное понятие для людей, живущих на севере, и вкладывали в него социоэтнографические смыслы. Предполагалось, что кочевые северяне не знают правильно устроенного государства, они воины, неспособные к мудрости и знанию. Северяне из-за сильного холода и недостатка солнца очень храбры, голубоглазы, белобрысы, высоки, сильны физически, но невосприимчивы к наукам. Южане же — наоборот: солнце их как бы растапливает, они трусливы, подвержены разного рода порокам, но могут быть сильны в науках. Именно такое видение земной поверхности делало византийскую классификацию специфической.
Наша базовая классификация народов основывается на лингвистическом критерии и появилась на рубеже XVIII–XIX веков. Именно лингвисты стали группировать сначала языки, а потом и народы: индоевропейские, алтайские, семитские и так далее. Но мы можем относить к одной индоевропейской группе народов англичан и пуштунов, которые совершенно разные по своей культуре, образу жизни и так далее, и это может вызывать столько же недоумения, как и объединение в одну группу половцев-тюрков и славян-русских. А для византийцев и половцы, и русские были скифами.
Конечно, византийцы знали и применяли другие, дополнительные критерии для классификации, например различая кочевые и оседлые народы. Поэтому кочевые печенеги и половцы для них были скифами, а оседлые русские — тавроскифами. И они продолжали называть русских тавроскифами именно потому, что русские жили в том самом пространстве, которое в античности занимали скифы. Причем нужно подчеркнуть, что они отдавали себе отчет в том, что эти абстрактные типы — скифы, галлы, кельты, персы — абсолютно не являются тождественными, скажем, тому, что описывал Геродот, Страбон или кто-то из других античных авторов. Да, подразумевали византийцы, это новые народы, появившиеся недавно, но по своему типу они подпадают под «научный» класс скифов, персов и так далее.
У нас есть также примеры и явного сбоя в византийской классификации: когда тюрки завоевали Персию в XI веке, то для византийцев персидские тюрки стали «персами». У самих византийцев из-за этого началась небольшая путаница: они не могли решить, на каком языке говорят эти «персы», — большинство византийских авторов именовало их язык персидским, хотя современная наука точно знает, что говорили эти «персы» на тюркском.
Однако не надо думать, что византийцы пользовались только «старыми», «научными» этнонимами. На видовом уровне они зафиксировали великое множество именований, которые восходили к самоназваниям племен и народов. Это такие этнонимы, как гунны, готы, франки, лангобарды, славяне, англичане, итальянцы, печенеги, куманы и многие другие. Далее эти племена классифицировались и группировались в родовые классы, о которых говорилось выше. Причем нередко новые видовые именования использовались вперемежку со «старыми» родовыми. Так, западноевропейцев называли и франками, и кельтами, и галлами. Позже на фоне церковного разделения западноевропейцев могли именовать обобщенно латинянами. Франки и латиняне — это вообще стандартные именования для любого западноевропейца, на каком бы языке он ни говорил.
В Западной Европе не было такой специфики в именовании народов, как в Византии. Западноевропейское сознание с самого начала было заострено на племенной идентичности. Это происходило в силу слабости античной традиции на Западе. Благодаря именно византийцам некоторые из самоназваний народов вошли в современную науку, как, например, славяне, печенеги, куманы и другие.
Астрологическая теория повлияла и на то, как византийцы воспринимали сами себя. Считалось, что чрезмерная приближенность либо к Арктике, либо к экватору обуславливала несовершенство в человеческих нравах. Вместе с тем срединные территории — территории между Арктикой и экватором, охватывающие Грецию, Балканы, Италию, Иран, — отличаются благотворным влиянием и взаимодействием светил, обуславливающим гармоничность и совершенство человеческой натуры. Именно в этих серединных пространствах концентрируются все сильные стороны человеческого характера, а также лучшие виды флоры и фауны. И именно поэтому греки и римляне, с одной стороны, отважны, а с другой — мудры. Они избежали обеих крайностей — как недостатка солнца, так и недостатка холода, сама гармоничная конфигурация небесного свода сделала их совершенными.
Что касается сведений о народах внутри Византийской империи, то мы об этом знаем, пожалуй, меньше, чем о народах, ее окружавших. Византия была очень близка нашему современному обществу. Это был один из вариантов гражданского общества со всеми вытекающими последствиями. У них было понятие подданства, то есть византиец считался подданным Римской державы (так они продолжали называть свое государство). Римское право, как античное, так и отредактированное византийцами, не знало этнических различий. Римским гражданином мог быть всякий, кто является подданным империи. В этом смысле византийское право было абсолютно нейтральным к этничности, в отличие от конфессиональности. После христианизации империи в праве проводится различие между правоверными и неправоверными, и это стало основным различием в юридическом смысле.
Из корпуса права мы можем вывести, что византийцы выделяли правоверных, то есть принадлежащих к православной церкви, иудеев, которые знают единого Бога, но знают лишь часть истины о Нем, и третий элемент — язычники, то есть те, кто не христиане и не иудеи. Есть еще еретики, которые, в отличие от иудеев, приняли истину, заключенную в Новом Завете, но ошибаются в ее толковании. Но про этничность не было ничего. В частности, поэтому у нас меньше, чем хотелось бы, сведений об этническом составе самой империи. Византийцы видели свою империю как сообщество граждан, и было неважно, какого происхождения эти граждане.
Нельзя сказать, что такая специфическая классификация народов как-то повредила византийской цивилизации и внесла лепту в ее гибель. В повседневной практике их классификация была едва ли менее эффективной, чем наша, — опять же, можно вспомнить пример про пуштунов и англичан, относимых нами к одной группе. С подобными несуразицами мы, конечно, можем столкнуться и в византийской классификации. В целом византийская классификация работала. Те характерные черты, которые византийцы приписывали варварским народам, действительно на тот момент у них присутствовали. Поэтому византийскую модель вряд ли можно называть абсолютно ошибочной.
Главная проблема в изучении византийских классификаций — это именно их восприятие нами, наша способность адекватно их интерпретировать. Нам следует научиться лучше понимать источник и точнее воспроизводить на нашем современном языке его смыслы и логику. Раньше византийская классификация народов считалась архаизаторством, слепым подражанием античности. На мой взгляд, это все же был научный метод познания нового, включения нового знания в уже существующую картину мира. Например, наша научная система, в отличие от византийской науки, полностью исключает «оккультную сторону» нашего существования, ей просто нет места в нашей системе знаний, хотя люди признают, что существует нечто, что не объясняется языком физики или психологии. У каждой системы знаний есть свои сильные и слабые стороны, это же касается и той, которой пользовались византийцы.
