Вскоре после событий 11 сентября 2001 г., во время очередной научной командировки в Экс-ан-Прованс, мое внимание привлек специальный выпуск научно-популярного журнала “L’Histoire”, обложку которого украшало изображение грозного старика в чалме, с кричащим заголовком “Человек, которому Бен Ладен обязан всем”. Речь, разумеется, шла о Хасане ибн ас-Саббахе (чье имя по-персидски может также звучать как Хасан-и Саббах), знаменитом “горном старце”, первом главе низаритов, составляющих одну из ветвей исмаилитского направления в исламе. На ум пришли грустные мысли о том, насколько живучи ложные стереотипы, и стало обидно за солидное периодическое издание, предназначенное для интересующихся историей образованных читателей, каких немало в современной Франции. Традиционное представление об исмаилитах-низаритах как о тайном террористическом ордене, адепты которого, одурманенные наркотическими средствами, становились покорны воле своего главаря и готовы были уничтожать религиозных и политических противников даже ценой собственной жизни, сложилось в Европе еще в эпоху крестовых походов — тогда же, когда во многие западноевропейские языки в значении “убийца” прочно вошло слово assassin, которое, согласно наиболее достоверной гипотезе, происходит от арабского хашшашин (“курильщики гашиша”). Легенда об ассассинах оказалась на удивление долговечной и стала неотъемлемой частью того образа средневекового мусульманского Востока, который сформировался в западной ориенталистике. Даже в такой чисто филологической работе, как “Литературная история Персии” Эдуарда Брауна, заметное место уделено истории низаритов, причем некоторые ее подзаголовки говорят сами за себя: “Этимология слова “assassin“”, “Дурная слава гашиша”, “Слепая покорность фидаев”.((Browne E. G. A Literary History of Persia. From Firdawsi to Sa▒di. London, 1906, p. 204, 205, 208.))
Для того чтобы разобраться, во имя чего вели борьбу низариты, какие методы ради этого использовали и в какой мере, необходимо обратиться к ранней истории ислама и показать, когда и почему противоречия среди единоверцев дошли до того, что физическое уничтожение оппонентов, особенно если они оказывались носителями верховной власти, стало не только допустимым, но и желательным. Далеко не случайно из первых четырех халифов, которых мусульманская традиция считает “праведными” (ал-хулафа’ ар-рашидун), трое погибли насильственной смертью.
Последняя из авраамических религий, которую ее основатель, Пророк Мухаммад, назвал исламом, т. е. “преданием (себя Аллаху)”, сложилась в обществе аравийских бедуинов, сравнительно недавно перешедших к оседлости. В родном городе Мухаммада, Мекке, наиболее доходным занятием населения была караванная торговля; в оазисе Йасриб (будущей Медине((Это название происходит от выражения мадинат ан-наби (“город Пророка”), которым Йасриб стали обозначать после того, как в середине 620-х гг. оазис перешел под полный контроль мусульманской общины во главе с Мухаммадом.)) , первой столице Халифата), куда Пророк переселился в сентябре 622 г., чтобы избавиться от преследований мекканских язычников, жители обеспечивали свое благосостояние преимущественно земледельческим трудом. В этом позднепервобытном обществе существовали частная собственность, значительное имущественное неравенство, патриархальное рабство, однако отсутствовали какие-либо властные структуры. Так, накануне возникновения ислама населявшее Мекку и ее окрестности племя курайш делилось на два с половиной десятка родов, подчинявшихся старейшинам, чье влияние основывалось не на принуждении, а на личном авторитете; общего же вождя у курайшитов не было вовсе. Лишь на время военных походов, в которых участвовало племенное ополчение, выбирался его предводитель.
В мединский период своей жизни Мухаммад создал сплоченную и способную одерживать победы над превосходящими силами противника общину верующих, но не государство. Ему подчинялись, поскольку были убеждены, что Творец всего сущего наделил его особой миссией. После скоропостижной кончины Пророка в середине июня 632 г. в результате споров и препирательств между переселившимися из Мекки в Йасриб его сподвижниками (мухаджирами), составлявшими ядро общины (их было немногим более сотни), и поддержавшими их коренными обитателями оазиса из племен аус и хазрадж (ансарами), которых было на порядок больше, удалось достигнуть компромисса, и мусульман возглавил мухаджир Абу Бакр, ближайший друг и соратник Мухаммада, принявший титул халифат расул Аллах — “замещающий (букв. “идущий следом”) Посланника Аллаха”.((Зачастую этот титул переводят как “заместитель Посланника Аллаха”, что в современном русском словоупотреблении порождает ненужные ассоциации: “заместителем” принято называть помощника высокого ранга при действующем начальнике. Если уж пользоваться такой терминологией, то “халифу” будет соответствовать “исполняющий обязанности”.)) Однако многие недавно обратившиеся в ислам племена Аравийского полуострова отказались признать власть первого халифа: некоторые руководствовались при этом религиозными мотивами (их собственные лидеры сами претендовали на пророческое достоинство)((Интересно, что ни одно из племен не выступало за возвращение к язычеству!)), другими двигали экономические стимулы (нежелание платить обязательный налог — закаат, или садаку, — который расходуется в основном на благотворительные цели и считается одним из пяти столпов ислама).((Годовая ставка этого налога составляет 10 % с урожая и в среднем до 2,5 % с домашнего скота (со стада в 40 голов мелкого рогатого скота взымается одно животное, стада меньшего размера налогообложению не подлежат, однако два животных берутся со стада в 120, а не в 80 голов). В современном мусульманском мире закаат с прибыли исчисляется по нормам, принятым для скота (по странному совпадению — в полном соответствии с латинской этимологией слова “капитал”).)) “Отступничество от ислама” (ар-ридда) было жестко подавлено: в ходе этой борьбы и произошло рождение Халифата как мусульманского государства. Покорение отступников на периферии полуострова плавно перетекло в арабские завоевания, которые заранее никто не планировал.((Мухаммад умер неожиданно, не успев оставить политического завещания. Но даже в тех малодостоверных предсмертных наставлениях, которые ему приписывают, и речи не идет о покорении не только мира, но и соседних с Аравией стран. Единственное, к чему он, по всей видимости, и в самом деле стремился, — добиться того, чтобы на территории полуострова не осталось никакой другой веры, кроме ислама. Впрочем, выполнить это предписание Пророка (подлинность которого не бесспорна) в полной мере так и не удалось. Если христиане из оазиса Наджран, расположенного на северных рубежах Йемена, были централизованно переселены в Южную Месопотамию при втором халифе Умаре, то многочисленные иудейские общины просуществовали в этой стране до 1949—1950 гг., пока по соглашению между королем и имамом Йемена Ахмадом и Израилем в рамках операции, получившей образное название “Ковер-самолет”, около 49 000 местных иудеев не были отправлены спецрейсами в “Землю обетованную”, за исключением нескольких бедуинских племен, издревле исповедовавших иудаизм.)) На этом этапе средства государственного насилия были обращены вовне, отношения же среди самих мусульман оставались вполне патриархальными: так и Абу Бакр, скончавшийся в августе 634 г., и ставший его преемником халиф Умар не только вели скромный (если не аскетический) образ жизни в собственных домах, не имея официальной резиденции, но и обходились безо всякой охраны или гвардии.
Между тем активно продолжавшиеся при Умаре завоевания обширных территорий Сирии, Северной Африки и Среднего Востока привели к резкому росту имущественного неравенства, в первую очередь за счет стремительного обогащения командиров высшего звена и наместников новых провинций. К их числу принадлежал Мугира ибн Шу▒ба, отличавшийся редкостным сребролюбием и скупостью. После битвы при Нихавенде в 642 г., окончательно решившей судьбу Сасанидского Ирана, в ходе раздела добычи ему достался захваченный в плен перс Файруз, высококвалифицированный столяр, резчик и кузнец. Вскоре он принял ислам, оказался в Медине и был отпущен хозяином на оброк, однако размер оброка, два дирхема((Дирхем — арабская форма слова “драхма”. Так называлась основная монета государства Сасанидов, средний вес которой составлял в этот период ок. 4 г серебра.)) в день, равнялся максимуму того, что мог заработать за этот срок даже опытный ремесленник; Файрузу же нужно было содержать жену и дочку.((Неясно только, женился ли он в Медине или был захвачен вместе с семьей.)) В конце октября — начале ноября 644 г. отчаявшийся раб-мусульманин обратился с жалобой к халифу, который совершал обычный обход мединского базара. Известно, что Мугира не вызывал у Умара ни малейшей симпатии; халифу, который, по преданию, обходился единственной рубахой, было чуждо стяжательство, но он не желал ронять престиж высокопоставленного свободного курайшита перед рабом. Поэтому Умар заявил Файрузу, что не будет вмешиваться: дескать, для хорошего мастера этот оброк не чрезмерен. Так в глазах перса халиф стал главным виновником его бед. Рано утром в среду 3 ноября вооруженный обоюдоострым кинжалом Файруз в числе первых вошел в мечеть и занял место около Умара. Как только халиф начал молитву((Предстояние на молитве (т. е. руководство ее проведением) считалось важнейшей обязанностью халифа, которая перешла к нему от Пророка.)), Файруз нанес ему три удара кинжалом в живот, оказавшиеся смертельными, и устремился к выходу, ранив по пути еще дюжину единоверцев. Наконец на него удалось набросить плащ: он осознал, что обречен, и закололся.
Следует подчеркнуть, что этому первому в истории ислама убийству государственного деятеля столь высокого ранга присущи особенности, характерные для так называемых “террористических актов”, которые совершались в мусульманском мире на протяжении Средних веков, в том числе и низаритами. Тактика тех, кто брался за осуществление покушений на жизнь политических и религиозных лидеров, отчасти повторяла стихийные действия Файруза. В качестве места для их проведения нередко выбиралась мечеть, а время старались приурочить к общей молитве, особенно пятничной((Т. е. к полуденной молитве (салат аз-зухр) в пятницу. В ходе нее оглашались указы и другие важнейшие акты общегосударственного и местного значения.)), которую предписывалось посещать каждому мусульманину, разумеется без оружия. Именно с этим связано появление в конце VII — начале VIII в. н. э. такой детали интерьера крупных мечетей в столичных городах и провинциальных центрах, как максура (букв. “отделенная”), которая представляет собой небольшой павильон, со всех сторон покрытый деревянной решеткой, отгораживающей его от основного пространства молитвенного зала. В максуре молился правитель или его наместник, чтобы при большом стечении народа не опасаться за свою жизнь.
Смертельное ранение халифа Умара Файрузом — редкий в истории случай покушения одиночки, руководствовавшегося мотивами личной мести, на главу государства((В существовании заговора был уверен один из сыновей Умара Убайдаллах, заметивший якобы накануне трагического события, как беседовавшие о чем-то Файруз, персидский аристократ Хурмузаном, принявший ислам в плену и ставший советником Умара, и учитель-христианин Джуфайна были застигнуты врасплох и выронили тот самый кинжал. После кончины отца, последовавшей 7 ноября, Убайдаллах зарубил мечом Хурмузана, Джуфайну и дочку Файруза. Однако судебное расследование не подтвердило подозрений сына Умара, и Убайдаллаху за предумышленное убийство двух мусульман и одного зиммия грозила смертная казнь, от которой его избавил новый халиф Усман, добившийся (в соответствии с нормами шариата) согласия родственников убитых на замену казни крупным денежным штрафом в их пользу и по собственной инициативе заплативший эту виру из своих средств.)); правда, в какой-то степени его можно связать со стихийной реакцией на непомерные аппетиты внезапно обогатившейся мусульманской верхушки. Что же касается гибели следующего халифа, Усмана, то она стала закономерным итогом проводившейся им политики, в основе которой лежала опора на сородичей Умайадов, занявших практически все ключевые государственные посты. Помимо непотизма свою роль сыграли нерешительность халифа, его безволие, особенно ярко проявившиеся в ходе роковых событий мая—июня 656 г., когда делегации недовольных из Египта, а также из южноиракских городов Басра и Куфа вступили с ним в переговоры в Медине. Сначала повелитель правоверных согласился с большей частью их требований и гарантировал им всем личную неприкосновенность. Однако по дороге домой делегаты из Египта перехватили гонца Усмана с грамотой, в которой наместникам предписывалось жестоко наказать предводителей недовольных.((Считается, что эту грамоту без ведома халифа составил, скрепил его личной печатью и отправил глава его канцелярии, знатный Умайад Марван ибн ал-Хакам. Однако ответственность за действия подчиненного лежит на начальнике.)) От халифа потребовали добровольного отречения, он отказался, тогда египтяне и иракцы вместе с примкнувшими к ним некоторыми жителями Медины начали осаду Усмана в его усадьбе, которая затянулась почти на 40 дней. Стрела, поразившая одного из осаждавших, спровоцировала их 20 июня на штурм, в результате которого престарелый халиф был забит насмерть.((Читателям, которые интересуются деталями этого и других рассматриваемых здесь событий, относящихся к эпохе “праведных халифов”, рекомендуется обратиться к “Истории Халифата” О. Г. Большакова, три тома которой уже выдержали несколько изданий.))
Нужно отметить, что за несколько лет до трагической развязки в Медине и Мекке стала складываться организованная оппозиция Усману, считавшая, что пост халифа должен занять Али, двоюродный брат и зять Мухаммада. Она получила наименование ши▒ат Али — “группировка (сторонников) Али” (или просто аш-ши▒а, откуда и происходит термин шииты), однако в осаде и штурме Усмановой усадьбы ее представители не участвовали. Правда, Али был указан в договоре Усмана с делегатами от Египта и Ирака как основной гарант его соблюдения. После убийства Усмана Али уступил просьбам своих сторонников и согласился стать халифом. Его решение вызвало сопротивление ряда видных мусульманских деятелей, что привело к первой гражданской войне в Халифате. В центре ее оказалась вооруженная борьба Али с наместником Сирии Муавией ибн Абу Суфьяном из рода Умайадов. Решающая битва состоялась при Сиффине, лежащем в развалинах византийском поселении в Северной Месопотамии, располагавшемся у южного берега Евфрата, и продолжалась девять дней (с 19 по 27 июля 657 г.), измотав обе стороны до крайности. В итоге Али пришлось заключить перемирие со своим противником, после того как воины Муавии подняли на копьях свитки Корана, и согласиться на третейский суд, который предстояло вершить двум арбитрам (по одному от каждой из сторон). Частью сторонников Али этот шаг был воспринят как предательство: отделившись, они встали лагерем у селения ал-Харура недалеко от Куфы и выбрали себе предводителя. Им было суждено положить начало наиболее демократичному направлению в исламе, отстаивавшему право любого мусульманина быть избранным халифом((Шииты считали, что халифом достоин быть один только Али, а после того как он погиб — его прямые потомки; по мнению суннитов, этот пост должен занимать представитель племени курайш (и лишь в исключительных случаях — араб-некурайшит).)), и войти в историю под именем хариджитов. Наметившееся было примирение шиитов с хариджитами разрушил скандальный результат третейского суда в начале 658 г.: арбитр Муавии хитроумный Амр ибн ал-Ас, благодаря личной инициативе которого арабам в начале 640-х гг. удалось завоевать Египет, сумел воспользоваться честолюбием представлявшего Али арбитра Абу Мусы ал-Ашъари и убедил его первым огласить решение, согласно которому ни Муавия, ни Али халифата не заслуживали, а сам после этого заявил, что, по его мнению, Муавия, в отличие от Али, достоин стать халифом. Юридической силы это решение не имело, ибо не было единогласным, но пропагандистский эффект от уловки Амра был огромным. Хариджиты, в частности, полностью порвали с Али, и ему пришлось прибегнуть к военной силе: в битве при ан-Нахраване 17 июля 658 г. они потерпели сокрушительное поражение, потеряв более 2000 человек. Тогда, по преданию, среди нескольких хариджитов, встретившихся в Мекке во время хаджжа в конце апреля—начале мая 660 г., родилась идея одним махом покончить с теми, кого они считали главными виновниками раскола в некогда единой мусульманской общине: Али, Муавией и Амром ибн ал-Асом. Все три покушения были назначены на один и тот же день. Два закончились трагикомически: согнувшийся в поклоне тучный Муавия получил удар мечом в ягодицы, а вместо Амра был по ошибке убит похожий на него человек. С Али вышло иначе: его убийство Абд ар-Рахман ибн Мулджам ал-Муради взялся совершить в качестве свадебного выкупа (махра) за красавицу-куфийку, отец и брат которой погибли при ан-Нахраване. В ночь на 22 января 661 г. Ибн Мулджам с двумя товарищами остался в соборной мечети Куфы; утром, как только Али прошел туда по специальному проходу, который вел в мечеть из дворца, один из сообщников набросился на него с мечом, но промахнулся. Зато удар Ибн Мулджама сразу раскроил Али череп: промучившись около полутора суток, четвертый “праведный” халиф скончался. В суматохе товарищи Ибн Мулджама ускользнули, но его самого удалось схватить; когда Али не стало, старший сын халифа, Хасан, казнил его, зарубив мечом.
Сценарий гибели последнего из “праведных” халифов и первого шиитского имама вплоть до деталей схож с некоторыми покушениями, предпринимавшимися позднее низаритами. Легко видеть, что практику “индивидуального террора” на исламской почве первыми применили не они. Столь радикальный способ разрешения противоречий между рядовыми мусульманами и носителями верховной власти в Халифате был неоднократно опробован уже на заре исламской государственности далеко не случайно. Сказался обычай кровной мести, унаследованный от бедуинской Аравии. Однако ключевую роль, как нам представляется, сыграло положение мусульманского права, провозгласившее равенство всех приверженцев ислама перед законом. В его основу легли традиции родоплеменной демократии и эгалитаризма, характерные для социального строя доисламских арабов. Тем самым средневековое исламское общество de jure оказалось бессословным; то, за что в Европе пришлось бороться в течение многих столетий и чего удалось в полной мере добиться лишь в результате буржуазных революций, мусульманам было дано изначально. Увы, это “скороспелое” гражданское общество несло в себе зародыши жестоких внутренних конфликтов, ибо в нем если не отсутствовали, то были крайне неразвиты механизмы обратной связи между властью и подданными; так, в мире ислама не сложились полноценные органы самоуправления (во всяком случае, на город-ском уровне и выше)((Существование самоуправления на уровне городских кварталов и ремесленных корпораций в различных странах мусульманского Востока подтверждается многочисленными источниками.)), ибо для их формирования и развития не было действенных стимулов в правовой сфере. Кроме того, социальная организация средневековых исламских государств в действительности была далека от эгалитарной, но при этом как сознательно выстраиваемые, так и стихийно скадывавшиеся иерархические структуры (не только чисто бюрократические!) не были подкреплены прочным юридическим фундаментом и подчас воспринимались как нечто не вполне законное. В таком обществе периодически возникали ситуации, когда единственным возможным ответом на произвол власть имущих оказывался произвол со стороны тех, кто этой власти был подчинен, в частности, физическое устранение ее представителей вплоть до самого высокого уровня.
Прежде чем перейти к рассмотрению приписываемых низаритам политических убийств, необходимо проследить, хотя бы в самых общих чертах, историю возникновения этого направления в исламе. Низариты, как и вообще исмаилиты, ветвью которых они являются, относятся к так называемым “крайним шиитам” (ал-гулат). Такое название было им дано из-за радикальности их религиозных воззрений, соответствие которых основополагающему принципу ислама, строгому единобожию, вызывает серьезные сомнения. Речь по сути дела идет об обожествлении, в той или иной форме, Мухаммада и Али, а точнее, о признании их отражениями эманаций Абсолюта в чувственном мире (согласно наиболее распространенной версии этого учения, Мирового Разума и Мировой Души). Подобные взгляды оформились в шиизме практически сразу, как это движение стало складываться, под явным влиянием неоплатонизма, весьма распространенного в гностических сектах Ближнего Востока((Наиболее обстоятельное изложение философии неоплатонизма на русском языке можно найти у А. Ф. Лосева в VI—VIII томах “Истории античной эстетики”.)). По преданию, первым о божественности Али объявил Абдаллах ибн Саба, обратившийся в ислам йеменский иудей. Когда известие об этом дошло до четвертого халифа, он ужаснулся и хотел тут же отдать приказ о казни нечестивца, но сподвижники отговорили его от этого непопулярного решения; в итоге Абдаллах ибн Саба отделался ссылкой. В течение двух с лишним столетий идеи крайних шиитов оставались маргинальными и малозаметными, пока в конце IX — начале X в. под их знаменем не выступили два мощных религиозно-политических движения — карматское и фатимидское. Свое происхождение они связывали с расколом в шиитской общине, который случился при шестом имаме Джафаре ас-Садике. По установившейся традиции, после гибели Али шииты признавали своими духовными руководителями с титулом имама его прямых потомков по мужской линии. Соответственно, Джафару в этом качестве должен был наследовать его старший сын Исмаил, который отличался слабостью к спиртному, непростительной для мусульманина — особенно в том случае, если ему предстояло стать религиозным лидером. Потеряв надежду вразумить первенца, Джафар отказал ему в праве на имамат и объявил своим наследником следующего по старшинству сына, Мусу ал-Казима. Однако часть шиитов это решение не признала. По их мнению, имамом Исмаилу предстояло стать в силу того, что в момент рождения на него перешла особая божественная “благодать”, которой его никто не в состоянии лишить; обсуждать его поступки простые смертные не должны, ибо общепринятые представления о грехе на имамов не распространяются. В 762 г. Исмаил скончался, а через три года ушел из жизни и его отец. Тогда последователи Исмаила признали новым имамом его сына Мухаммада и создали тайную организацию, основной задачей которой на первом этапе стало распространение их доктрины. Помимо неоплатонической космогонии, существенной ее частью стала концепция цикличности истории, согласно которой в конце каждого из циклов мир гибнет, а затем создается вновь. Цикл делится на семь периодов, в каждом из которых присутствуют свои отражения Мирового Разума (ан-натик — “Говорящий”) и Мировой Души (ас-самит — “Молчащий”)((На самом деле ан-натик избегает прямого общения с людьми, которым полученную от него божественную истину передает ас-самит, являющийся “молчащим” в том смысле, что он ничего не говорит от себя.)): в текущем цикле ими были Адам и Сиф, Ной и Сим, Авраам и Исмаил, Моисей и Аарон, Иисус и Петр (Симон), Мухаммад и Али, седьмой период еще не наступил, но в нем ан-натиком должен стать прямой потомок Исмаила ибн Джафара. Разумеется, учение исмаилитов не сводится к их философии истории, сколько-нибудь подробное изложение которой выходит за рамки этой статьи. Достаточно заметить, что оно охватывало практически все области знания, от математики до медицины((Именно исмаилитским ученым, имена большинства из которых так и остались неизвестными, приписывают составление 52 посланий “Чистых братьев и верных друзей”, подлинной энциклопедии естественно-научных и эзотерических знаний, которыми средневековый Ближний Восток располагал к X в. н. э.)), и тем самым позволяло своим адептам построить непротиворечивую картину мира. Важной его частью было представление о переселении душ, метемпсихоз (танасух), восходящее в конечном счете к неопифагорейской философской традиции.
Деятельность исмаилитской организации по распространению своего учения, прежде всего, конечно, его религиозно-политической составляющей, называлась да▒ва (букв. “призыв”), а те, кто был вовлечен в эту пропагандистскую работу, именовались да▒и (мн. ч. ду▒ат).((Обычно этот термин переводят как “эмиссар”.)) Новообращенных знакомили не со всей доктриной исмаилитов, а лишь с некоторыми ее элементами, которые не слишком сильно расходились с общеисламскими идеями((Так, от них поначалу скрывали широко практикуемое в исмаилитской среде пренебрежение обрядовой стороной ислама (обязательными молитвами, постами, пищевыми запретами).)); существовало несколько степеней посвящения: чем более высокое положение в исмаилитской общине занимал человек, тем больший объем тайных знаний становился ему доступен.
Достаточно рано среди исмаилитов произошел раскол на тех, кто рассматривал Мухаммада ибн Исмаила как последнего имама, который не умер, а скрылся из нашего мира((Таким образом, представление о “скрытом имаме”, которое утвердилось среди тех умеренных шиитов, кто признает имамами Мусу ал-Казима и его потомков, после таинственного исчезновения в 874 г. их малолетнего 12-го имама Мухаммада, позднее названного ал-Махди, впервые появилось среди части исмаилитов. Правда, шииты-“дюжинники”, чуждые учению о цикличности истории, ожидают возвращения “скрытого имама” перед Страшным Судом.)) и вернется лишь в конце цикла, и на тех, кто признавал имамат за его потомками. Первых стали называть “семиричниками”, поскольку они признавали только семь имамов (начиная с Али), а позднее — карматами((В честь одного из предводителей поднятых ими в конце IX в. народных восстаний, Хамдана Кармата.)), а вторых — фатимидскими исмаилитами (по названию династии((Оно восходит к имени дочери Мухаммада и супруги Али — Фатимы.)), которую им удалось привести к власти). Основное различие между ними заключается в том, что карматы в своей пропаганде и практической деятельности сделали упор на идею социальной справедливости. Итогом мощного народного движения, развернувшегося под их предводительством на территории Сирии, Ирака и Восточной Аравии в конце IX — начале X в., стало создание карматского государства в области Бахрейн((В Средние века топоним Бахрейн обозначал не остров, а обширный прибрежный регион на северо-востоке Аравийского полуострова.)) со столицей в ал-Хасе (Лахсе), просуществовавшего до XII в. По своей структуре оно напоминало идеальную республику Платона: по сведениям персидского поэта-исмаилита Насир-и Хосрова, в середине XI в. в коллективной собственности полноправных членов карматской общины Бахрейна, способных выставить ополчение в 20 000 воинов, находилось 30 000 рабов, обеспечивающих их благосостояние. Фатимидские исмаилиты, хотя и не чуждались определенной социальной демагогии, не собирались вносить сколько-нибудь серьезные изменения в существующий общественно-экономический строй; их основная цель состояла в захвате политической власти в исламском мире, который представлялся им в виде единого исмаилитского государства.
В начале X в. самоотверженные усилия эмиссаров привели к тому, что в двух мусульманских регионах, Йемене и Ифрикии((Эта историческая область, получившая название от римской провинции Африка, охватывала территорию Туниса и восточных областей Алжира.)), появилась возможность создать Фатимидское государство. Выбор был сделан в пользу Ифрикии, которая, вне всякого сомнения, представляла собой более удобный плацдарм для дальнейшей экспансии. В 909 г. последний эмир государства Аглабидов, возникшего в Ифрикии ок. 800 г., был свергнут и бежал в Египет, а его место занял прямой потомок Мухаммада ибн Исмаила, первый фатимидский халиф Убайдаллах, принявший тронное имя ал-Каим. Интересно, что тронное имя его сына Мухаммада, сменившего отца в 934 г., было ал-Махди, а ас-самита и ан-натика седьмого цикла как раз и должны были звать ал-Каим и ал-Махди. Хотя основной внешнеполитической задачей Фатимидов с самого начала их правления стало подчинение Египта, к ее реализации они шли медленно и методично: после предпринятых при ал-Каиме нескольких неудачных попыток его завоевать, последняя из которых датируется 925 г., и похода 935 г., успешно отраженного только что пришедшим к власти в Египте основателем династии Ихшидидов, Мухаммадом ибн Тугджем, они выбрали стратегию выжидания, постепенно накапливая силы, засылая агентуру и прокладывая в пустыне тайные караванные пути с колодцами и запасами амуниции. При этом и речи не шло о применении индивидуального террора. Так, с июня 946 г. фактически (а с 961 г. и юридически) Египтом правил евнух-нубиец Кафур, один из самых талантливых мусульманских властителей X в.((Посвященные ему строки ал-Мутанабби (915—965): “Узнавши, я понял: весь разум его / Таится в мошонке, а там пустота”, — совершенно несправедливы. Великий арабский поэт, не дождавшись от евнуха награды за касыду лести, предал его осмеянию в касыде поношения (Родионов М. А. Ал-Мутанабби: поэт в исламском обществе X в. // Ислам. Религия, общество, государство. М., 1984, с. 149—155; пер. стихов см. на с. 154).)) , и Фатимиды предпочли дожидаться его кончины в 968 г., не пытаясь ее ускорить. К июлю 969 г. одна из богатейших стран ислама была ими завоевана, а рядом с ее главным городом Фустатом была основана новая фатимидская столица Каир, куда в июне 973 г. перенес свою резиденцию четвертый халиф из этой династии ал-Муизз (953—976). Последняя четверть X в. стала периодом наибольшего подъема в истории государства Фатимидов. Им были подчинены не только Магриб с Сицилией и Египет, но и значительная часть Сирии, а также Хиджаз и Йемен. Они всерьез задумывались о взятии Багдада и низвержении Аббасидов, которые в 945 г. утратили политическую власть, но признавались всеми суннитами в качестве духовных лидеров. Однако, как всякое крупное государство Средневековья, Фатимидский халифат не был устойчив. Растянутые на тысячи километров коммуникации делали оперативное управление отдаленными провинциями невозможным. Вскоре утвердившиеся с ведома центральной власти в Магрибе и на Сицилии местные династии стали практически независимыми. Немалую роль в резком ослаблении исмаилитской государственности сыграл субъективный фактор, который в истории абсолютных монархий нередко выходит на первый план. Случилось так, что шестой фатимидский халиф ал-Хаким (996—1020) оказался психически нездоров, причем с возрастом его недуг усиливался. Если воспользоваться параллелями с более знакомой читателю европейской, в частности римской, историей, речь шла не о крайнем эгоцентризме и самодурстве, как у Нерона, а о явной неадекватности, как у Калигулы. Эксцентричные поступки ал-Хакима ставили в тупик современников отсутствием видимой мотивации. Он мог начать невиданные ранее в мире ислама преследования иудеев и христиан и в ходе них разрушить в 1009 г. Храм Гроба Господня или заставить своих подданных поменять день с ночью: днем спать, а ночью торговать на базарах. Вершиной безумств стало открытое провозглашение в 1017 г. ал-Хакима богом, поддержанное его фанатичными сторонниками. От последствий его правления государство Фатимидов так и не оправилось. При ал-Мустансире (1036—1094) из-за оскудения казны и нескольких засушливых и голодных лет, которые пришлись на период между 1054-м и 1072 г., экономика страны пришла в полный упадок и управление ею окончательно расстроилось. Тогда в 1073 г. халиф тайно пригласил в Каир обратившегося в ислам армянина Бадра ал-Джамали, наместника Акки, и в январе 1074 г. тот прибыл вместе с верным ему гарнизоном. Он сосредоточил в своих руках всю полноту власти, заняв три основных государственных поста: командующего вооруженными силами (амир ал-джуйуш), главы эмиссаров (хади-д-ду▒ат), визиря, — и жесткими мерами навел относительный порядок.
Наиболее серьезным внешним противником Фатимидов в этот период были пришедшие из глубин Средней Азии тюрки-сельджуки, создавшие на обширных землях Мавераннахра, Ирана, Ирака, части Сирии и Малой Азии султанат великих Сельджукидов. Его укреплению во многом способствовал визирь султана Малик-шаха (годы правления 1073—1092), знатный перс из Хорасана Абу Али ал-Хасан ат-Туси, который вошел в историю под своим почетным прозвищем Низам ал-Мулк (1019—1092). Своим политическим идеалом он считал централизованное мусульманское государство, каким оно было при Умайадах
и ранних Аббасидах, а к числу главных врагов государства Сельджукидов, которое покровительствовало суннизму, относил исмаилитов.((Свои взгляды на государственное управление он изложил в трактате “Сийасет-наме” (“Книга о политике”), перевод которого с персидского на русский вышел почти 60 лет назад (Сиасет-наме. Книга о правлении вазира XI столетия Низам ал-Мулька / Перевод, введение в изучение памятника и примечания проф. Б. Н. Заходера. М.; Л., 1949).)) В Сирии фатимидско-сельджукское противостояние приняло вооруженную форму. В этой сложной обстановке для противодействия Сельджукидам в Иран было отправлено несколько опытных эмиссаров и среди них да▒и Хасан ибн ас-Саббах, сын образованного шиита-“дюжинника”, который возводил свой род к коренному населению древнего Йемена — химьяритам. 4 сентября 1090 г. ему удалось овладеть неприступной горной крепостью Аламут в области Дейлем, что в Южном Прикаспии((До наших дней от нее дошли лишь сильно поврежденные руины.)), подкупив ее коменданта, и сделать ее центром своих будущих владений. Основной угрозой только что созданному анклаву и лично себе “горный старец” не без оснований считал жестокого гонителя исмаилитов Низам ал-Мулка и не видел другого выхода, кроме его физического устранения, хотя незадолго до кончины Малик-шаха тот попал в опалу из-за интриг третьей жены султана Тархан-хатун и оказался не у дел. Один из сподвижников Хасана ибн ас-Саббаха по имени Бу Тахир Аррани добровольно вызвался совершить это убийство: в середине октября 1092 г. под видом просителя он пробрался к паланкину бывшего визиря, направлявшегося в шатер своих жен, и заколол его кинжалом, но и сам при этом погиб. Исламские источники единодушно считают ликвидацию Низам ал-Мулка первым актом индивидульного террора, исполненного по приказу из Аламута. Он произвел столь сильное впечатление на современников, что вскоре оброс различными слухами, которые дали начало “легенде о трех товарищах по медресе”, широко распространившейся на мусульманском Востоке. Она утверждает, что Низам ал-Мулк, Хасан ибн ас-Саббах и Омар Хайам в молодости учились в Нишапуре у одного из самых образованных и благочестивых улемов Хорасана имама((В данном контексте этот термин употреблен в своем изначальном значении “предстоящий на молитве” (т. е. настоятель мечети).)) Муваффака и подружились.((Эта легенда, мало известная отечественному читателю, хорошо знакома англоязычным поклонникам творчества Омара Хайама благодаря тому, что она приводится в обширной вступительной статье “Omar Khayyam. The Astronomer-Poet of Persia” к переводу его рубай▒ат, подготовленному Эдуардом Фицжеральдом и выдержавшему множество изданий (см., например: Fitzgerald E. Rubaiyat of Omar Khayyam in English Verse. The text of the fourth edition, followed by that of the first; with notes showing the extent of his indebtedness to the Persian original and a Biographical Preface. New York; Boston, 1888, p. 33—37).)) Однажды Хасан сказал своим товарищам, что, по всеобщему убеждению, ученикам Муваффака сопутствует удача в земных делах, и предложил им принять обет, согласно которому тот из них, кто преуспеет больше остальных, должен будет помочь их карьере. Когда Низам ал-Мулк стал визирем, Хасан ибн ас-Саббах явился к нему и получил должность при дворе, однако захотел “подсидеть” своего благодеятеля, за что был с позором изгнан со службы. Таким образом, убийство автора “Сийасет-наме” объяснялось мотивами личной мести. Что до Омара Хайама, то он попросил у Низамал-Мулка назначить ему ежегодное содержание, избавлявшее от забот о хлебе насущном, и, получив его, продолжил занятия математикой и астрономией, которые наряду с поэтическими опытами принесли ему всемирную славу. Недостоверность этой красивой легенды выяснилась еще в XIX в., когда ряд ученых обратили внимание на то, что родившийся в 1017 г. Низам ал-Мулк был гораздо старше и Хасана ибн ас-Саббаха, который появился на свет ок. 1054—1055 гг., и Омара Хайама, а значит, не мог учиться с ними в одном медресе.((Эту аргументацию, в частности, приводит уже упоминавшийся здесь Э. Браун (Bro-wne E. G. Op. cit., p. 191—193.))
Нет никаких указаний на то, что после устранения Низам ал-Мулка “горный старец” намеревался поставить политические убийства на поток. Однако бурные события, потрясшие Каир в 1094 г., заставили его порвать все отношения с Фатимидским халифатом и тем самым в корне изменили его положение. За месяц до смерти халифа ал-Мустансира скончался всесильный Бадр ал-Джамали, оставив своего сына ал-Афдала преемником. Тот сделал ставку не на Низара, первенца ал-Мустансира, а на Ахмада, младшего сына халифа, возможно, потому, что Ахмад был женат на дочери Бадра, и возвел его на трон под именем
ал-Мустали, нарушив установившуюся в государстве Фатимидов традицию передачи верховной власти от отца к старшему сыну. Низара замуровали заживо. Хасан ибн ас-Саббах оказался во главе тех исмаилитов, которые отказались признать этот переворот, объявив власть ал-Мустали (а затем и его потомков) узурпаторской, и в знак верности трагически погибшему наследнику стали называть себя низаритами. Важнейшим элементом разработанного “горным старцем” Да▒ват-и джадид (“Нового призыва”) стало учение о “скрытом” имаме. Лишившись поддержки мощного государства, он вынужден был искать новые методы борьбы и вспомнил об удачном покушении на Низам ал-Мулка…
Интересные количественные данные о низаритском терроре собрала по источникам — преимущественно по хронике Рашид ад-Дина (1247—1318) — и проанализировала специалист по средневековой истории Ирана, профессор ЛГУ, ныне покойная Л. В. Строева (1910—1993).((Ее исследование (Строева Л. Г. Государство исмаилитов в Иране в XI—XIII вв. М., 1978) до сих пор остается единственной в отечественной науке монографией, посвященной данной проблематике. К сожалению, эпоха наложила на нее свой отпечаток. Л. В. Строева пыталась обосновать тезис о низаритах как о народном движении наподобие карматского и о специфике социально-экономического строя их государства, возникшего на пике антифеодальной борьбы (но затем, разумеется, переродившегося и утратившего свою изначально неэксплуататорскую природу). Имеющийся в нашем распоряжении материал источников, относящихся к данной проблематике (к слову сказать, весьма скудный), эти выводы ни в коей мере не подтверждает. Как нам кажется, их идеологическую обусловленность и натянутость не могла не осознавать и сама Л. В. Строева, вынужденная признать, например, что “в источниках нет сведений о том, какие налоги существовали в исмаилитском государстве” (Указ. соч., с. 109).)) Согласно ее подсчетам, при Хасане ибн ас-Саббахе (т. е. за 42 года, с 1092-го по 1124 г.) жертвами организованных им политических убийств стали 49 человек, причем 22 из них были ликвидированы за пять лет, с 1095-го по 1098—1099 г., а за последние 15 лет его пребывания у власти от рук фидаев погибло всего шестеро. При его преемнике Кийа Бузург Умиде (1124—1138) масштабы деятельности ассассинов остаются довольно ограниченными: все 12 жертв индивидуального террора, относящиеся к его правлению, погибли в течение пяти лет, с 1129—1130-го по 1134—1135 г. При его сыне и наследнике Мухаммаде Кийа эта тенденция сохранилась: низаритам за эти годы удалось устранить 14 противников, причем 11 из них — в период с 1137—1138-го по 1146—1147 г. и всего одного — с 1146—1147-го по 1160 г. Таким образом, за 70 лет (с 1092 по 1162 г.) по приказам из Аламута было уничтожено 75 политических и религиозных деятелей((Т. е. в среднем чуть больше одного человека в год.)) , как правило, весьма высокопоставленных, в том числе 8 государей. Самыми известными жертвами низаритского террора, помимо уже упоминавшегося Низам ал-Мулка, принято считать главного виновника гибели Низара ал-Афдала ибн Бадра (убит в конце 1121 г.), фатимидского халифа ал-Амира (1101—1130), сына ал-Мустали, а также двух аббасидских халифов, ал-Мустаршида (1118—1135) и его сына ар-Рашида (1135—1138), хотя в двух последних случаях вина ассассинов остается спорной и некоторые исследователи склонны приписывать убийство обоих халифов сельджукской знати. В ряде случаев действия низаритов носили явно выраженный ответный характер: так, в 1105—1106 гг. и в 1111—1112 гг. два сына Низам ал-Мулка, Ахмад, визирь султана Баркйарука, и Фахр ал-Мулк, визирь султана Санджара, поплатились своими жизнями за преследования исмаилитов. Что касается религиозных деятелей, факихов и кадиев, то их, как правило, убивали за публичные поношения исмаилитов, причем нередко в подобных случаях низариты предпочитали подкупать своих идеологических оппонентов. У Рашид ад-Дина сохранился рассказ о том, как при Кийа Мухаммаде ибн Хасане (1166—1210) настоятель одной из мечетей в городе Рей по имени Фахр ад-Дин, известный своей ученостью, однажды в своей проповеди, произнесенной с минбара, предал исмаилитов проклятию. Тогда по распоряжению Кийа Мухаммада к нему был послан фидай, напавший с ножом на имама в его собственном доме. Тот взмолился о пощаде и поклялся никогда впредь не говорить об исмаилитах худого. Тогда фидай, который не собирался его убивать, поклонился имаму, передал ему 365 золотых динаров и объявил, что в случае соблюдения клятвы такая сумма будет передаваться ему ежегодно, а иначе его ждет смерть. Через некоторое время в ответ на вопрос одного из учеников, почему он перестал обличать приверженцев исмаилизма, Фахр ад-Дин ответил: “О друг, они имеют неоспоримые аргументы. Неразумно их проклинать”. В течение 45 лет до самой своей смерти Фахр ад-Дин продолжал получать ежегодное содержание от низаритов.((Пересказ этой истории приведен в: Строева Л. Г. Указ. соч., с. 157—158.))
В физическом устранении упомянутых выше 75 человек участвовало 118 фидаев, большинство из которых поплатились за покушения своими жизнями: чаще всего их убивали на месте или предавали мучительным казням. Насколько можно судить по свидетельствам современников, это были люди, убежденные в истинности низаритского учения и в правоте своего дела, готовые сознательно пожертвовать собой. Легенда о том, что фидаев Аламута, перед тем как отправить на задание, одурманивали гашишем, после чего они просыпались в саду, где под видом гурий их ублажали прекрасные девушки, а затем им сообщалось, что “горный старец” и в самом деле переносил их в рай, где они непременно окажутся, если выполнят все его указания, приводится только у Марко Поло (1254—1324), который, вопреки сложившемуся стереотипу, был вовсе не итальянским купцом, а разведчиком, состоявшим на службе Монгольской империи.((Это убедительно доказывается в недавно опубликованном исследовании А. Г. Юрченко “Книга Марко Поло. Записки путешественника или имперская космография?” (СПб., 2007).)) Для нас важно то, что он составлял свои записки спустя много лет после гибели исмаилитского государства с центром в Аламуте и что этот рассказ не подтверждается ни одним мусульманским источником. Отношение к нему как к совершенно фантастическому разделяется большинством исследователей.((См., например: Строева Л. В. Указ. соч., с. 155.))
Начиная с последней трети XII в. индивидуальный террор низаритов практически сходит на нет: за 89 лет от их рук погибло всего четыре человека. Если не считать отсутствия территориального единства, их государство уже мало чем отличалось от владений соседний правителей.((В период своего наибольшего расширения государство низаритов включало в себя десятки крепостей и небольших анклавов, расположенных, как правило, в горной местности, на территории Дейлема и других областей Северного и Центрального Ирана. Предпринятая ими в начале XII в. попытка завладеть несколькими городами в Сирии (Алеппо, Апамеей, Шайзаром и др.) окончилась неудачей.)) 20 ноября 1256 г. его последний глава Рукн ад-Дин сдался на милость монгольского завователя Хулугу-хана, а 19 декабря после непродолжительной осады покорилась и крепость Аламут, одно имя которой наводило некогда ужас на восточных государей.
В последующие столетия низариты были вытеснены в Индию, где образовали мусульманскую касту ходжа, члены которой отличаются исключительно мирным нравом и заняты преимущественно торговлей, и в горы Бадахшана и Памира. Во время присоединения Средней Азии к России памирские исмаилиты-низариты представляли собой не склонное ни к какому проявлению насилия меньшинство, подвергавшееся постоянным гонениям со стороны господствовавших в регионе суннитов. Вот как выразил суть их веры один из их религиозных наставников, пир Саид Мурсал (ум. в 1920-е гг.): “Люди должны быть как братья, друг друга не обижать. Важно быть добрым, честным. Обряды: посты, молитвы, праздники — не важны…” Русский этнограф и путешественник граф Алексей Алексеевич Бобринский (1861—1938), внесший существенный вклад в изучение народов, населяющих “Крышу мира” и Припамирье, отмечал у тамошних исмаилитов отсутствие фанатизма в общении с христианами и стремление сблизиться с русскими, в которых они видели своих защитников и покровителей.((Худоназаров Д. “Душа найдет покой…” Жизнь и странствия графа Бобринского // Родина: Российский исторический журнал, 2008, № 7, с. 66.)) Легко видеть, что такая существенная часть доктрины низаритов, как сознательное пренебрежение внешней, обрядовой стороной религии, осталась прежней, но методы насилия и террора, к которым они прибегали в отношениях с иноверцами (в первую очередь с мусульманами, не разделявшими их воззрений), коренным образом переменились, ибо представляли собой непродолжительную и в общем случайную флуктуацию в почти тысячелетней истории этого направления в исламе. Необходимо также отметить, что с начала XIX в. у современных низаритов есть единый духовный глава, который носит титул ага-хан, передающийся от отца к сыну. В 1957 г. этот титул перешел к Кариму Ага-Хану IV, который считается одним из богатейших людей планеты и замечен в спонсировании многочисленных благотворительных и научных проектов, а отнюдь не в поддержке международного терроризма.
***
Статья С. А. Французова, безусловно, вносит существенные коррективы в расхожие представления об ассассинах, “святых убийцах ислама”, как их называют исследователи. Однако при несомненном стремлении к объективности и научной точности автор, на наш взгляд, не избежал некоторых противоречий. Так, рассказывая об убийствах халифов в период, последовавший непосредственно за смертью Мухаммада (автор предлагает это произнесение вместо традиционного), Сергей Алексеевич пишет: “Легко видеть, что практику “индивидуального террора“ на исламской почве первыми применили не они”, то есть не исмаилиты-ассассины. Но убийства в ходе междоусобной борьбы, практиковавшиеся во все времена у всех народов, и планомерное уничтожение государственных деятелей соседних государств, практиковавшееся ассассинами, — вещи разные.
Убийства десятков высокопоставленных государственных деятелей — и в том числе государей, о которых повествует в заключительной части своей статьи автор, — явление, свидетельствующее о появлении принципиально нового способа достижения политических целей. Именно это, на наш взгляд, дает основания соотносить практику ассассинов с практикой современного терроризма. То, что ассассины наносили “точечные удары”, а современные террористы организуют массовые убийства, вызвано не в последнюю очередь разницей технологических возможностей. А современная практика исполнителей-смертников восходит именно к практике ассассинов, о которой тоже рассказывает автор статьи.
Но мы совершенно согласны с ним в главном — мифологизация истории, основанная на сомнительных источниках и легендах, не способствует пониманию ни прошлого, ни настоящего.
