Значение мусульманского фактора в империи Юань – монгольском государстве в Китае обуславливалось не только тем, что мусульмане были главными юаньскими министрами и контролировали финансы империи, но и их культурным влиянием. Интересен в этой связи вопрос о роли языков представителей мусульманского мира в государственной и культурной жизни Китая в эпоху Юань. В Юань-ши сообщается, что в 1263 г. были учреждены академии Ханьлинь и Ханьлинь-гоши-юань – государственной истории, а в 1289 г. пяти чиновникам было поручено организовать преподавание языка «истифи», на котором говорили в империи Юань мусульмане. В 1314 г. при юаньском министерстве образования было создано Хуэй-хуэй-гоцзы-цзянь-сюэ – Мусульманское государственное учебное заведение, куда были направлены работать чиновники, ответственные за обучение языку «истифи» [12, цз. 387, с. 1006–1067]. Причём преподавание этого языка находилось в поле зрения великого монгольского хана и императора из династии Юань Ши-цзу или Хубилай-хана, который высказал мнение, что «язык „истифи“ удобен для использования в делопроизводстве», а также рекомендовал «всем сыновьям сановников и богатых людей изучать этот язык ежедневно». Таким образом, юаньский двор учредил своеобразный исламский государственный университет в Китае в 1289 г. и преобразовал его в 1314 г. в мусульманское ведомство образования, где преподавался язык «истифи» и практиковались переводчики-мусульмане. Очевидно понятия язык «истифи» и язык мусульман идентичны. Располагалось это учебное заведение в Ханбалыке и все переводчики «истифи» отбирались на государственную службу из этого заведения [12, цз. 81, с. 978].
Каким он всё же был этот язык – персидский (фарси) или арабский? По мнению исследователей, «истифи», ещё называемый в китайских источниках эпохи Юань «пусуманьцзы» или «пусалманский» язык – это фарси [10, т. 1, с. 20]. Ещё в 1246 г. великий монгольский хан Гуюк вручил послу римского папы Плано Карпини послание, написанное по-монгольски уйгурским письмом с параллельными текстами по-латыни и на «сарацинском» (мусульманском) языке. Этот, так называемый «сарацинский», текст сохранился до наших дней в Ватикане и оказался текстом на персидском языке [11, с. 80].
Персидский язык – фарси был официальным, третьим по значению в государственной канцелярии империи Юань после монгольского (на уйгурской письменности) и китайского языков, продолжая традицию, сложившуюся ещё в империи Чингиз-хана и его первых наследников, где фарси был языком внешнеполитических документов, о чём свидетельствует упомянутый выше подлинник письма Гуюк-хана римскому папе и западноевропейским государям [5, с. 40, 79].
Большинство мусульман, живших в Китае при Юань, пользовались фарси, поскольку среди них преобладали представители иранских народов – таджики и персы. Следами культурного влияния фарси являются некоторые слова, заимствованные китайцами в эпоху Юань, например: баг, бах – сад; дашимань, данишманд – мусульманский священнослужитель; делемиши, деэрвиши, деэрмиши – дервиш, отшельник; намасы – намаз, мусульманский обряд, молитва. Хотя некоторые эти термины пришли в фарси из арабского, но в китайский язык они проникли через фарси в юаньское время. Таким словом, например, является хачжи (хаджи) – паломник. В Юань-ши, в разделе Тянь-вэнь («Астрономия») приборы по астрономии носят персидские названия. В китайских источниках эпохи Юань для обозначения языков, на которых говорили мусульманская община, используются термины хуэй-хуэй вэнь («мусульманский язык»), исытифэй-вэнь – («язык истифи»), пусумань-цзы («язык пусумань»). Как свидетельствуют последние исследования, анализирующие эти термины в китайских источниках, они обозначают персидский язык. В Юань-ши упоминается, что «язык истифи очень удобен при проверке цифр». При этом уточняется, цифры «в истифи удобны были для всех, знающих или не знающих этот язык». Вероятно, это арабские числа, используемые в фарси. Распространение арабских цифр в Китае в это время связано с расширением сферы деятельности персидского языка в империи Юань.
В подтверждение высокого статуса языка фарси как официального, необходимо обратить внимание на так называемые пайцзы – особые знаки отличия, символы государственной власти, которыми обладали юаньские должностные лица. Текст на этих пайцзах, удостоверяющих полномочия его обладателя, написан на трёх языках, в том числе и на фарси [17, с. 92–93].
Причинами, обусловившими более широкое распространение языка фарси по сравнению с арабским или другими, были, вероятно, преобладание среди мусульман в юаньском Китае представителей иранских, персоязычных народов – персов, таджиков, а также то обстоятельство, что ещё в домонгольскую эпоху в восточной части исламского мира – Иране, Афганистане, Индии и Средней Азии, вплоть до границ Китая – персидский стал основным культурным языком мусульман. В монгольскую эпоху значение персидского языка не уменьшилось. Фарси, наряду с монгольским на уйгурской письменности, был официальным языком монгольского государства ильханов Хулагуидов в Иране и на Ближнем Востоке, а также вместе с монгольским и тюркскими языками официальным в монгольских империях Чагатаидов в Средней Азии и Улусе Джучи-Золотой Орде, владевшей Русью, Хорезмом, Кавказом, Крымом и степными пространствами от Иртыша до Дуная. Фарси стал государственным языком Румского султаната турок-сельджуков в Малой Азии, покорённого монголами в 40-х годах XIII века, и Делийского тюркского султаната в Индии – крупнейшей мусульманской державы XIII–XVI веков, устоявшей в течение XIII и начала XIV столетий под непрерывным натиском монголов. Юаньская империя не стала исключением в этом отношении, хотя к ней применимы другие цивилизационные критерии, чем к упомянутым выше государствам.
Говорили мусульмане и на тюркских языках. Китайские источники упоминают тюрок, исповедовавших ислам, например, карлуков Садаллаха, Дашмана, Найсяня, аргына Абдуллу, канглы Османа [15, S. 168–171]. Некоторые тюркские слова проникли в китайский язык XIII–XIV веков: бадулу – бадур, батыр, богатырь, герой; хала – кара, черный; кэхань – каган, хан, правитель, император. Но всё же тюрки, одни из самых влиятельных этнических групп в Юаньской империи после монголов, в большинстве своём не были тогда мусульманами. Поэтому их языки даже условно трудно отнести к «мусульманским», во всяком случае, в Китае при Юань.
Определённое распространение в Китае при Юань имел арабский язык, свидетельством того являются надгробные камни с надписями, датированные началом XIV в. и открытые китайскими археологами. Так, в Цюаньчжоу обнаружены стелы с арабским текстом, установленные в 1300 г., в Янчжоу такие же стелы, датируемые 1307 и 1324 гг., в Фучжоу, относящиеся к 1306 и 1365 гг. Интересны найденные близ Цюаньчжоу документы на арабском языке, связанные с продажей земли. Датируются эти земельные акты 1336–1366 годами. При раскопках дворца царевича Мангала, третьего сына Хубилай-хана, была найдена железная таблица с «магическим квадратом», записанным арабскими цифрами. Находка датируется примерно 1273 г. [6, с. 44]. На китайский с арабского были переведены труды известного арабского учёного-врача из Египта Ибн-ал-Байтара. В канцелярии при юаньском дворе имелись собрания мусульманских книг на арабском и персидском языках, где был и трактат по медицине «Врачебный канон ал-Канунфи ал-Тибба» в трёх частях. С юаньских времён до наших дней сохранился составленный мусульманами труд Хуэй-хуэй яофан («Мусульманские лекарства») в 36 цзюанях на персидском и китайском языках, который предположительно составляли Ифтихар-ал-дин и Дин Хонянь, мусульмане и известные деятели юаньской науки и культуры [17, p. 86–88].
Среди знатоков фарси в юаньском Китае, кроме Ифтихар-ал-Дина, известен его сын Убайдуллах, главный юаньский министр в 1282 г. Маджи-ад-Дин (Машудин по-китайски). Ифтихар-ал-Дин перевёл с фарси на монгольский язык индийский литературный памятник «Панчатантра» [1, с. 1]. Причём Ифтихар-ад-Дин и Убайдуллах знали и арабский язык. Оба они преподавали персидский и арабский, что и принесло им известность [17, p. 89].
Среди монголов, членов правившей династии Чингизидов в Юаньской империи, также были мусульмане, знающие арабский и персидский языки, например, внук Хубилай-хана Аньси-ван («Князь–умиротворитель Запада») Ананда, одно время наследник юаньского престола. «Он учил Коран и очень хорошо пишет по-тазикски (т.е. по-таджикски, одном из диалектов фарси)» [6, т. 2, с. 206–209].
При юаньском дворе звучали и пользовались успехом мелодии и песни на фарси. Знаменитый путешественник XIV в. из Марокко, Ибн-Баттута, побывавший в юаньском Китае свидетельствует по этому поводу: «Куртай – главный эмир Сина (Китая)… Мы гостили у него три дня и затем он отправил своего сына с нами на канал… Его сопровождали музыканты и певцы, которые пели китайские, арабские и персидские песни. Певцы исполнили одну персидскую песню и по приказу сына эмира несколько раз повторили её так, чтобы я запомнил её слова. У песни удивительный ритм» [2, с. 37]. Персидский учёный Мухаммад Казвини обнаружил, что приведённые Ибн-Баттутой слова этой «газели» персидского поэта Саади Ширази, умершего в 1291 г.
В свою очередь китайские источники этого времени сообщают: «Около столетия прошло с той поры (т.е. со времени создания Монгольской империи, одной из наследниц которой была империя Юань. – А.К.), и сейчас многие из них (мусульман – представителей в основном иранских народов.– А.К.), расселившись в разных уголках нашей страны (Китая), изучают оды, историю, трудятся над составлением посланий…» К началу XIV в. «учёные Хотана, Аравии и Самарканда… устремляются к столице [Китая] и держат экзамены перед уполномоченными на это чиновниками…» [14, с. 292].
О выходцах из Бухары, живших тогда в Китае, свидетельствует персидский летописец монгольской эпохи Рашид-ад-Дин Фазлаллах: «Некий учёный, по прозвищу Риза, из Бухары, находился при нём (Тимур-каане, императоре династии Юань, внуке и преемнике Хубилай-хана.– А.К.) и претендовал на знание алхимии, белой и чёрной магии» [6, т. 2, с. 193, 292]. Но выходцы из Средней Азии и Ирана не только приобщались к китайской цивилизации, они сами оказывали влияние на её развитие. Известны градостроители юаньской столицы Ханбалыка или Дайду (Даду) на месте современного Пекина, предположительно персы Якдар (Ехэйдар по-китайски) и его сын Мухаммадшах (Махэмашао). Якдару было поручено Хубилай-ханом возглавить строителей и ремесленников из числа персов, таджиков, арабов, которым поручалось сооружение специальных шатров и строительство дворцов для монгольских владык Китая. В 1267 г. Якдар и его люди приступили к строительству новой столицы. Под его руководством была построена внешняя крепостная стена города, чтобы защитить императорский город, резиденцию великого хана и его дворцы. Когда строительство было завершено, стены императорского города отделили Хубилай-хана и его окружение от воинов и чиновников, и от горожан, чьи кварталы располагались за внешней стеной [12, цз. 125, с. 1452].
Однако наиболее весомый вклад мусульмане – таджики и персы – внесли в развитие астрономии, медицины, географии, военных технологий, кораблестроения и мореплавания. Китайские источники свидетельствуют об использовании мусульманского календаря в Китае в это время, поскольку в «календаре Сиюй (т.е. в странах к западу от Китая. – А.К.) пять планет описаны тщательнее, чем в Китае, и поэтому был составлен календарь Мадаба. Мадаба – название мусульманского календаря». Основываясь на этом мусульманском календаре, в «котором периоды солнечных затмений и пути движения звезд отличались от китайских», Елюй Чуцай, видный учёный и государственный деятель Монгольской империи времени Чингиз-хана и его первых наследников, исправил ошибки, накопившиеся в китайских календарях Дамин-ли и Ивэй-юань-ли [4, цз. 196]. Известно также, что исправлением китайского календаря уже позднее, при дворе Хубилай-хана занимался персидский астроном Джамаль-ад-Дин. Его расчёты и таблицы использовались в системе исчисления времени в Китае с XIV в. Он предложил новый, более точный календарь, известный под китайским названием как Ваньнянь-ли («Календарь десятитысячелетнего исчисления»). Джамаль-ад-Дин прибыл в Китай в 1267 г. из монгольского государства ильханов Хулагуидов в Иране и на Ближнем Востоке по приглашению Хубилай-хана. По прибытии он преподнёс в качестве даров юаньскому двору солнечные часы, макеты земного и небесного глобусов. Джамаль-ад-Дин составил трактат об астрономических приборах стран, лежащих к западу от Китая, Сиюй-исян, о семи их разновидностях. В уже упомянутом выше разделе Тянь-вэнь в Юань-ши указываются особенности и методика использования этих приборов [9, цз. 155, с. 7а].
Около восточной крепостной стены юаньской столицы Ханбалыка персидскими астрономами была построена обсерватория. В юаньском Китае, кроме Джамаль-ад-дина, было немало мусульманских астрономов, в основном персов, свидетельством деятельности которых является Хуэй-хуэй синли («Мусульманский календарь»), ставший достижением юаньской культуры. В 1260–1264 гг. монгольское правительство Китая учредило Сиюй-синли («Ведомство по календарям стран Западного края»). Сведения персов и арабов, по-видимому, были использованы китайцами и монголами при составлении в период Юань новых карт мира, на которых весьма точно изображались Азия и Европа. К известным юаньским учёным-географам относился таджик Шамсы, автор книги Сиюй-туцзинь по географии стран, лежащих к западу от Китая. Он также был одним из составителей энциклопедии юаньской эпохи Цзинь-ши да-дянь. Его работы на китайском языке посвящены географии Средней Азии, Ирана и арабских стран [15, S. 350–365].
Персидско-таджикское влияние сказалось и на цветовой гамме и орнаменте китайских фарфоровых изделий периода Юань.
Свою лепту внесли мусульмане в развитие юаньской астрологии. Об этом сообщает Марко Поло: «Есть в Камбалу (Ханбалыке) между христианами, сарацинами (мусульманами) и китайцами около 500 астрологов и гадателей. Ежегодно упомянутые христиане, сарацины и китайские астрологи, каждые отдельно, рассматривают по этой астролябии ход и характер каждого года, сообразно положению каждой луны» [3, p. 279–369]. В юаньское время в Китае получили распространение лекарственные препараты из Средней Азии, Ирана, арабских стран, часть из них с тех пор широко использовалась в китайской медицине и уже упоминалась. В летней столице императоров Юань – городе Кайпине или Шанду в северном Китае, были созданы медицинские учреждения, подчинённые ведомству Куан-хуэй-сы («Императорские мусульманские госпитали») и первоначально укомплектованные только мусульманскими врачами и лекарями. Хубилай-хан учредил Тай-и юань («Императорскую академию медицины»). Монгольские великие ханы относились с большим уважением к медицине как к достойной профессии, и для этого у них были основания. По свидетельству современника монгольской эпохи Ан-Насави: «Самаркандский глазной врач (каххал) когда-то вылечил глаза неверного (Чингиз-хана. – А.К.) от офтальмии…» [7, с. 88].
Хубилай-хан, страдавший подагрой и другими болезнями, был особенно гостеприимен к врачам и находился под впечатлением лечения и лекарств, предоставляемых персидскими и среднеазиатскими врачами из его окружения. С 1268 г. при юаньском дворе было известно привозимое из Самарканда лекарство по персидским названием «шарбат» (по-китайски шелипи), которое использовалось для обезболивания и как слабительное. В 1292 г. в обеих юаньских столицах – Ханбалыке (Дайду/Даду) и Кайпине (Шанду) были учреждены мусульманские медицинские заведения [13, т. 2, с. 400–446]. Ранее три тысячи мусульман, ремесленников из Самарканда, основали в 30-х годах XIII в. город Сымали в северном Китае и прославили его большими садами, выращенными по типу самаркандских. Китайские источники сообщают об этом городе в 1311 г. через сто лет после его основания [16, p. 279–369].
Тогда же, в период Юань, вошло в обиход традиционное наименование китайских мусульман – хуэй (что в переводе с китайского дословно означает «мусульманин». – А.К.), а среди самих хуэй или дунган – ло-хуэй-хуэй («почтенные мусульмане»). Никогда ещё, ни раньше, ни в последующие времена истории Китая мусульмане не играли такой заметной роли в государственной, научной и культурной жизни этой страны, как это было в эпоху Юань при власти монголов, что способствовало возникновению такого феномена как симбиотическая юаньская культура, неотъемлемой частью которой является и мусульманский компонент.
Свою веру мусульмане называли не хуэй цзяо («мусульманское учение»), как было принято в Китае официально, а Цин-чжэнь цзяо («Чистое подлинное учение»).
Таким образом мусульмане – выходцы из стран Центральной Азии и Персидского залива и их потомки – следовали заветам пророка Мухаммада, который, как утверждают, говорил: «За знаниями не ленитесь даже идти в Китай, так как овладение знаниями обязательно для мусульман… Будьте учёными, или же учащимися, или же слушателями, любящими учёность. Если не будете принадлежать к перечисленным, то погибнете».
Язык фарси был важным передатчиком знаний и культурных ценностей, при посредничестве которого осуществлялись контакты, взаимопроникновение и взаимообогащение китайской, исламской и монгольской цивилизаций. Никогда ещё, ни ранее, ни в последующие времена истории Китая, мусульманские народы и их языки, особенно фарси, не играли такой заметной роли в государственной, экономической, научной и культурной жизни этой страны, как это было в эпоху Юань при власти монголов, что способствовало возникновению такого феномена как симбиозная юаньская культура, неотъемлемой частью которой является мусульманский компонент.
Литература
1. Владимирцов Б.Я. Панчатантра. Пг., 1924.
2. Ибрагимов Н. Ибн-Баттута и его путешествие по Средней Азии. М., 1988.
3. Книга Марко Поло. М., 1955.
4. Мункуев Н.Ц. Китайский источник о первых монгольских ханах. Надгробная надпись на могиле Елюй Чуцая. Перевод и исследование. М., 1965.
5. Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957.
6. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. М.–Л., 1951.
7. Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави. Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны. Баку, 1972.
8. Ся Най. Каогусюэ хэ цзиши (Археология и история науки и техники). Пекин, 1979.
9. Ту Цзи. Мэнуэр-шицзи (Исторические записки о монголах). [Б.м.], 1934.
10. Хань Жулинь. Совэй исытифэй вэньцзы ши шэньмэ вэньцзы? (Так называемый «истифи» – какой это язык? // Вэнь-у, 1981.
11. Юань-дай ши-ляо цун-кай-бэнь. Ханчжоу, 1985.
12. Юань-ши (История династии Юань). Шанхай–Пекин, 1958.
13. Юань-чао-ши (История Юаньской династии). Нанкин, 1968.
14. ChenYuan. Western and Central Asians in China under the Mongols. Los Angeles, 1966.
15. Ogel B. Sino-Turcica. Taibei, 1964.
16. Peilliot P. Une ville musulmane dans la Chine du Nord sous les Mongols. Journal de Asiatique. Paris, 1927.
17. Huang Shijian. The Persian language in Chine during the Yuan dynasty // Papers on Far Eastern history. 34. September, Canberra, 1986.
