Утром 29 января 1523 года примерно шесть сотен самых уважаемых граждан Цюриха заполнили помещения городской Ратуши. Все они непременно хотели быть свидетелями теологического диспута, участниками которого с одной стороны должен был стать мятежный реформатор Цвингли, а с другой — Йоханнес Фабри (Johannes Fabri), посланник могущественного Епископа города Констанц, который, как и большинство влиятельных клириков, был не только духовным, но также и светским властителем в статусе князя-епископа. Пользуясь случаем, Цвингли активно рекламировал среди собравшихся новую Библию. «Каждый добропорядочный христианин должен купить экземпляр этой книги, дабы изучить Волю Господа», — требовал он.
Сотворение мира в Цюрихской Библии. (zvg)
Речь идет при это не о какой-нибудь Библии, а о Новом Завете, заново переведенном немецким реформатором Мартином Лютером. Начиная с 1522 года лютеровский текст выпускался на потоке в типографии города Виттенберг и, несмотря на относительно высокую цену в 1,5 гульдена, первый тираж в количестве 3 тыс. экземпляров был распродан во мгновение ока. Чуть позже в декабре был отпечатан второй тираж, который наконец добрался до Цюриха, раскупать который и призывал Цвингли. Следует отдать ему должное — швейцарский реформатор призывал голосовать «рублём» за очень качественный продукт.
С литературной точки зрения это был настоящий шедевр, обогативший нашу повседневную речь такими оборотами и выражениями, как «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга (ц. слав. „бисер“) вашего пред свиньями» (Мф. 7:6), «А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке» (Мф. 7:24-27), «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» (Мф. 7:15). Впервые текст Писания был издан на языке, понятном самым широким народным массам, живущим к северу от Рейна. Кстати, о языке…
Швейцария и языки — вопрос интересный и не настолько простой, как кажется. Истоки же швейцарской языковой ситуации находятся в 15-ом веке. В это время во всем немецкоязычном европейском пространстве не было какого-либо общепризнанного стандарта литературного языка. Вместо этого существовало несколько письменных диалектных форм, иногда игравших роль стандарта для того или иного региона. Одним из наиболее распространенных вариантов был так называемый верхненемецкий «Gemeines Deutsch», распространившийся от Вены до Страсбурга. Свои диалекты были на севере и востоке Германии. Восточный вариант господствовал в регионе города Майссен, поэтому его еще называли «Meissnisch».
Что касается швейцарских земель, принадлежавших к немецкоязычному региону, то здесь в качестве письменного языка использовался так называемый «язык конфедератов» («eidgenössische Landsprach»), отличавшийся как от «Gemeines Deutsch», так и от «Meissnisch» прежде всего отказом от дифтонгизации. В соответствии с этим швейцарцы продолжали традицию, прекратившуюся в остальных немецкоязычных регионах приблизительно в 1450 году и писали не «haus», а «hus» («дом»), «mus» вместо «maus» («мышь»), «tütsch» вместо «deutsch», они продолжали обозначать себя «Schwiizer», отказавшись от формы «Schweizer» («швейцарцы»), закрепившуюся в других немецких диалектах.
Эти различия швейцарцами прекрасно осознавались, более того, они были горды тем, что их язык столь значительно отличается от языков соседей. Лингвистические особенности «eidgenössische Landsprach» играли роль своего рода «языковой поддержки» процесса политической эмансипации швейцарских земель от Империи (и от остальных немцев), начавшегося во время «Швабской войны» 1499 года и нашедшего свое логическое завершение в 1648 году в рамках Вестфальского мирного договора. Однако в период Реформации они стали весьма досадной помехой, потому что как южные немцы-швабы, так и немецкоязычные швейцарцы-алеманы не очень-то горели желанием говорить на каких-то северных диалектах, пусть даже в результате переводческого подвига Лютера один из них по факту стал литературным стандартом.
«Лютер и его Библия на новом языке? Нет, не слыхали», — говорили многие швейцарцы. Лютеру же все это очень не нравилось, и даже не потому, что кто-то брал на себя смелость по-своему трактовать реформационное учение, а потому, что тем самым сокращался рынок сбыта для его собственной Библии. Язык цюрихских реформаторов он обозвал как «filzicht, zötticht deutsch» («скаредный, пошлый немецкий»). Тем не менее, идея издания Библии на швейцарском диалекте немецкого не исчезла, а овладела массами и стала материальной силой, выражением которой был ответ Цвингли Лютеру: «Ein Schweizer bin ich, und den Schweizern bezeuge ich Christum» («Я — швейцарец, швейцарцам же и проповедую я Христианство», в том смысле, что делать это надо на понятном швейцарцам варианте немецкого).
Сказано — сделано! Летом 1525 года на хорах Гроссмюнстерского собора в Цюрихе по инициативе Цвингли начинает работать группа переводчиков, которая, с перерывами в пятницу и воскресенье, создает текст Писания, точнее, Ветхого Завета, на цюрихском диалекте немецкого языка. Среди переводчиков находится и Феликс Манц (Felix Manz), один из ближайших сподвижников Цвингли, изучавший вместе с ним древнееврейский язык. Работа по переводу строится на толковании и анализе греческих и латинских вариантов Писания и последующем сравнении результатов с древнееврейским изначальным текстом. Готовые фрагменты немедленно оглашаются с амвона. Точно также происходит и на другом берегу Лиммата, в соборе Фраумюнстер, где другая группа экспертов-лингвистов готовит перевод Нового Завета.
Как мы уже видели, между Цвингли и Лютером разгорелся нешуточный религиозный конфликт, языковыми различиями только обострявшийся. Это стало особенно очевидно во время Марбургского религиозного диспута 1529-го года, в основе которого, в том числе, лежала и нерешенная проблема языковой коммуникации. Так, в один из моментов, Лютер процитировал некое место из Библии, дабы подкрепить свою точку зрения, на что Цвингли возразил: «Nein, nein, diese Bibelstelle bricht euch, Herr Doktor, den Hals ab!» («Нет, нет, господин доктор, это место из Библии свернет Вам шею»). Лютер не имел никакого понятия, что означает этот словесный оборот, а потому возразил, что «вы здесь находитесь в Гессене, а не у себя в Швейцарии, где принято легкомысленно обращаться со своей жизнью».
Цвингли был вынужден встать на защиту своей родины и объяснить, что это был всего лишь невинный, принятый в швейцарском немецком оборот. По окончании диспута граф Филипп Гессенский, организовавший диспут, убеждал обе стороны, чтобы они жили в мире, как братья. Цвингли высказал полное согласие с этим, но Лютер и тут проявил свою обычную религиозную нетерпимость, резко отвергнув предложение. Лютер даже отказался пожать протянутую Цвингли руку, заявив, что не может воспринимать Цвингли ни как единоверца, ни как брата, а только как представителя грешного человеческого рода.
Перевод Цюрихской Библии был готов в 1531 году. Авторы перевода возлагали на текст огромные надежды, исходя из того, что он поможет «сделать мир лучше и благочестивее». В специально написанном предисловии они призывали верующих покупать именно этот вариант Библии, цена которой «невелика, польза же от нее огромна». Особо указывалось на то, что «каждый отец семейства обязан купить Книгу и зачитывать из нее пассажи каждый день детям и прислуге». Издавать Цюрихскую Библию должен был Кристоф Фрошауэр (Christoph Froschauer; около 1490 — 1 апреля 1564 г., город Цюрих), крестьянский сын, обучившийся типографскому ремеслу в немецком Аугсбурге. Вернувшись домой в 1515 году, он стал для начала подмастерьем в типографии Ханса Рюэггера (Hans Rüegger). Два года спустя тот умер, но Фрошауэр не растерялся, женился на вдове и стал владельцем типографии. В 1519 году в знак признательности его заслуг на поприще типографского искусства город Цюрих предоставил ему права гражданства.
Особенностью Цюрихской Библии были почти две сотни великолепных иллюстраций, авторами которых выступили такие выдающиеся художники той эпохи, как, например, Ганс Гольбейн Младший (Hans Holbein der Jüngere; 1497, Аугсбург — 1543, Лондон). За всем этим кроется вполне современный педагогический концепт: яркие картинки должны быть «веселыми и познавательными», мотивирующими читать текст Писания и помогающие запоминать его важнейшие места. В отличие от появившейся три года спустя Библии Лютера, содержащей и Новый и Старый завет, Цюрихская Библия была результатом работы не одного человека, но целого коллектива авторов. Сегодня сохранились только три экземпляра этого бесценного памятника культуры, один из которых хранится в Цюрихском Гроссмюнстере, там, где эта Библия и создавалась.
Кристоф Фрошауэр, однако, был, прежде всего, разумным предпринимателем. Он понимал, что швейцарский рынок слишком узок, и что торговля Библией может принести хорошие барыши только в случае выхода на рынок Германии, но для этого она должна быть напечатана на понятном для остальных немцев языке. Поэтому он принял решение оставить Цюрихскую Библию в «подарочном формате», продолжая массово печатать Библию с дифтонгами, обозначив, таким образом, начало уникального процесса — в то время как швейцарские кантоны в политическом смысле все дальше уходили от Империи и от Германии в частности, в письменно-языковом смысле они, наоборот, входили в зону действия общепринятой немецкой грамматики и орфографии.
В Базеле проблема выбора языка Библии вообще не стояла. Тамошние издатели с самого начала печатали Священное писание на основе языковых норм, введенных Лютером. Как мы знаем, влияние лютеровских языковых норм на развитие современного литературного немецкого языка было огромным, сравнимым с влиянием Пушкина на создание современного русского или влиянием Данте на становление современного итальянского языка. Поэтому и в Германии, и в немецкоязычных кантонах Швейцарии, развитие письменного языка начало развиваться именно по канонам Лютера, опиравшимся на «майссенский немецкий» язык.
Влияние этих канонов было заметно и в сфере немецкоязычных католиков — с соответствующим опозданием христиане, оставшиеся верными Папе Римскому, также постепенно переходили на язык Лютера. Так, в 17-ом веке объединение печатников швейцарского Фрибура приняло постановление печатать и писать только на «литературном майссенском немецком» языке, не «засоряя» его вкраплениями «швейцарских, баварских или нидерландских» элементов. Немецкие швейцарцы не пошли по стопам голландцев, которые, отделившись от Империи в одно и тоже время со швейцарцами, приняли решение развивать свой собственный не только устный, но и письменный язык.
В этом смысле швейцарцы заняли промежуточную ступень между немцами и голландцами — политически эмансипировавшись от Империи и приняв в период приблизительно с 1550 по 1800 гг. нормы письменного немецкого языка, они, тем не менее, сохранили разговорный диалект в качестве языка повседневного общения, в то время как в самой Германии в это же время диалекты были отброшены литературным языком даже не на второй, а скорее на десятый план.
В результате появилась знаменитая швейцарская «диглоссия» — немецкие швейцарцы пишут на литературном немецком, но говорят на диалектах, зачастую не совсем верно объединяемых понятием «schwiizertütsch». Такая «языковая шизофрения» является значительной сложностью не только для немецкоязычных соседей из ФРГ и Австрии, но и для жителей Швейцарии, принадлежащих к другим языковым регионам, в частности, для жителей франкоязычных кантонов запада страны.
