Александр Проханов произнес речь с кафедры Баптистской церкви. Фото Игоря Соколова
Прихожане Московской баптистской церкви, отмечавшей в апреле с.г. 130-летие, с удивлением обнаружили, что с церковной кафедры к ним обращается писатель Александр Проханов. Литератор, называющий себя православным патриотом и имперским националистом, считает вполне естественным свое присутствие на церемонии в Баптистской церкви. О неправославных исповеданиях в истории своей семьи и в судьбе страны Александр ПРОХАНОВ рассказал ответственному редактору «НГР» Андрею МЕЛЬНИКОВУ.
– Александр Андреевич, в апреле с.г. вы впервые посетили Баптистскую церковь или бывали там ранее?
– Это во второй раз в жизни. Впервые я посетил баптистское собрание, когда был еще мальчиком. Наверное, классе во втором я учился. Меня повела моя бабушка, Анастасия Титовна. Они посещали баптистские собрания. Вот однажды она меня туда повела, и я в первый раз оказался в обществе баптистов. А теперь это мой второй визит. Судьба свела меня с одним замечательным человеком, который является главой Баптистской церкви в Москве, Золотаревским Сергеем Николаевичем (заместитель по Центральному региону председателя Российского союза евангельских христиан-баптистов. – «НГР»). И мы с ним подружились, встречаемся. А у него, как и у всех евангелистов, огромный пиетет перед моим двоюродным дедом Иваном Степановичем Прохановым. Он настоял, чтобы я пришел к ним и выступил с небольшой приветственной речью. Что я и сделал.
– И как вас верующие приняли?
– Прекрасно. Баптисты – очень тихий, кроткий народ. Там нет никаких Энтео. Они меня приняли сердечно, напоили чаем, аплодировали. Я чувствовал себя неловко, потому что я-то православный человек, и я им был важен как отпрыск их основателя, вероучителя. Поэтому у меня была несколько такая, что ли, комическая ситуация. Меня показали как носителя плоти и крови Ивана Степановича.
– Баптистская традиция вас сопровождала с детских лет?
– Мой род – из молокан. Я в этом году наконец-то выбрался, поехал в Азербайджан и посетил деревню Ивановку, мою родовую вотчину, откуда произошли мои прадеды-молокане. И мой прадед, Тит Алексеевич, будучи молоканином, ушел из этой деревеньки, Ивановки, и стал заниматься ямским промыслом на Военно-Грузинской дороге и, занимаясь им, разбогател. Переехал в Тифлис и купил там себе дом. А в это время в Тифлисе подвизался немецкий проповедник, который его из «первобытного» – с точки зрения немца – молоканского движения привел в европейское, респектабельное – баптизм. Так баптизм утвердился в моей семье достаточно давно. Потом среди моих родственников появился такой персонаж – Иван Степанович Проханов, который решил русифицировать немецкий баптизм. Он решил превратить абсолютно немецкую баптистскую среду в русскую.
Он созвал съезд евангельских христиан и стал главой новой евангельской русской общины. Он был во многом националистом… Ну, не совсем так. Он привносил традиционные русские элементы в западный контекст этой религии. Он был авангардистом, утопистом. Мечтал создать город будущего, хлопотал перед большевиками, чтобы ему выделили в Крыму какой-то участок земли для создания его утопического Города Солнца. Потом были все эти революционные перипетии – и я уже рос в семье атеистической. Только моя бабушка, будучи баптисткой, ходила по дому или жарила мне картошку, напевая псалом, сочиненный Иваном Степановичем: «Великий Бог, ты сотворил весь мир». Вот на этом мои отношения с баптизмом и заканчиваются.
– Почему, когда пришла необходимость в вере, вы не обратились к семейным традициям, а присоединились к религии большинства?
– Это не была религия большинства, это была религия меньшинства. Я окончил авиационный институт и поступил в ракетное НИИ, но вскоре бросил инженерию и уехал лесником в леса. А леса эти мои были под Истрой и подходили к самому Новоиерусалимскому монастырю. В монастыре, тогда разгромленном, с разрушенным куполом, в краеведческом музее обитал удивительный человек – Лев Лебедев. Мы с ним сдружились. Я был лесным скрытником, столпником, а он был тоже диссидентствующим человеком. Он занимался йогой, но постепенно, будучи в монастыре, подпал под воздействие святынь и пришел к вере. И меня стал туда водить, и я перед лицом этих таинств, поруганных и разгромленных, смотрел на святыни с благоговением. Потом, когда он был рукоположен и получил деревенский приход под Вязьмой, он пригласил меня к себе и там же в 1972 году меня крестил. Так я стал православным.
– Александр Андреевич, вы, патриот, государственник, как считаете: протестанты в России – это необходимый элемент или, наоборот, чужеродный, раскалывающий нацию?
– Нет, я очень в этом отношении веротерпим. Тем более что мои новые знакомцы, баптисты, не отличают себя от православных. Они считают, что очень близки по мироощущению русскому. Нас отличает только обрядовая сторона. Я не являюсь ортодоксом и считаю, что Россия – такая огромная страна, так много в ней укладов, так по-разному в нашу империю мигрировали разные народы, уклады, что баптисты – это закономерное явление.
– Как вы считаете, России пошло бы на пользу повсеместное внедрение протестантской трудовой этики?
– Я не думаю, что протестантская трудовая этика могла бы помочь России сформировать империю из 12 часовых поясов, освоить неудобицы, выйти к Северному полюсу, создать уникальную цивилизацию. Все это сделано с тем мироощущением, с каким живут и жили русские люди на протяжении столетий.
– Как-то изменилось ваше отношение или привнесло новое в ваше отношение к баптизму то, что пасторы этого религиозного течения активно участвовали в украинских событиях последних лет, на майдане и после, во время конфликта на востоке страны? Обычно в таких случаях вспоминают Турчинова, баптистских пасторов в добровольческих украинских отрядах в Донбассе…
– Нет, я об этом не думал. Вообще события в Украине последних лет для меня трагичны как для русского империалиста, имперца, но я это нисколько не связываю с униатским, католическим элементом, который там присутствует. Я думаю, что во время оккупации наших территорий немцы открывали православные храмы, чего не делали большевики, и странно было бы связывать открытие храмов с фактом оккупации. Это явления, идущие по касательной.
– Есть сведения, что на территории «народных республик» Донбасса преследуют местных протестантов, неправославные христианские общины. Вам об этом что-нибудь известно?
– Мне ничего об этом не известно. Я дважды был на фронтах, и там не до этого. Я думал, что среди ополченцев сильны православные, монархические настроения. Нет, это чувствуется, но в очень скромных размерах. Там в основном советские люди, которые выступают за социальную справедливость. Очень скоро там исчезли все знамена православных подразделений, и опять появился красный флаг.
