Понятие нации в России тесно связано с европейским контекстом. Удобнее всего начать с истории термина. Само слово «нация» в русском, как и в остальных европейских языках, происходит от латинского термина natio. В латыни в Древнем Риме natio использовалось для обозначения представителей всех остальных групп, помимо граждан. Поэтому, когда мы говорим о нации в римском смысле, это обозначение чужаков, а под правом нации подразумевается право иноплеменников, отличное от права квиритов, от права римских граждан.
У слов есть своя история. Можно увидеть, как сильно на протяжении веков меняется значение слова «нация». В Высокое Средневековье в Парижском университете, в Сорбонне, выделяют галльскую, пикардийскую, английскую нации — в данном случае подразумевается студенческая корпорация. Это изменение смысла очень характерно, для средневекового политического употребления нация — это не этническая группа. В университетские нации вписываются не по произвольному принципу, а по территориальному. Но я подчеркну, что выискивать здесь этническую компоненту не очень продуктивно.
Чтобы зафиксировать изменяющийся смысл понятия «нация», можно обратиться к отчету российского дипломата о делах Речи Посполитой XVIII века. Один из русских посланников пишет, что в Речи Посполитой короля избирает нация. Поскольку фраза сконструирована знакомым образом, кажется, что нам понятен ее смысл. Однако если мы обратимся к польскому материалу, то увидим, что русский посланник цитирует польские тексты и в них речь идет о том, что короля польского выбирает народ польский. Однако народ польский — это отнюдь не вся совокупность жителей Речи Посполитой, это не этнические поляки и не те, кто говорит по-польски. Народ польский — это шляхта в противоположность всем остальным. Речь идет о том, что нация — это политическая корпорация. В данном случае польская нация — это польская шляхта, обладающая правом выбора короля. Данное значение слова «нация» одно из основных, которое используется в XVII–XVIII веках, когда идут споры о нации. C переосмысления данного понимания нации и начнутся дебаты XVIII века.
Самой яркой фигурой выступает аббат Сийес. Это деятель французского Национального собрания, автор знаменитой брошюры «Что такое третье сословие». Непосредственно перед открытием Национального собрания, в то время еще Генеральных штатов (о том, что вскоре они станут Учредительным собранием, еще мало кто смеет мечтать), аббат Сийес проясняет понятие нации и то, что с ним надлежит делать. Сийес начинает с вполне конкретного понимания нации как политической корпорации, однако утверждает, что нацией во французском смысле является третье сословие. Именно здесь возникает знаменитое заявление о том, что третье сословие есть все. Сийес спрашивает, является ли французской нацией духовенство, и отвечает, что нет, никоим образом. Является ли французской нацией дворянство? Нет, французской нацией является третье сословие.
Мы видим, что понятие «нация» наследует традиционному смыслу к этому времени: речь идет о политической корпорации. Но что очень важно у аббата Сийеса, так это то, что данная политическая корпорация должна распространиться на весь народ. А именно народ как целое, народ как некая совокупность должен стать политическим субъектом. То есть некое множество людей, заключенных в определенных границах, должно стать нацией.
Французская революция провозглашает подобное. Она утверждает, что все те, кто раньше были подданными французского короля, становятся французскими гражданами, то есть частью французской нации. Отсюда же знаменитое изменение титула короля Франции: он начинает титуловаться королем французов. Затем уже после революции 1830 года возникнет Июльская монархия, и Луи-Филипп вновь на целых восемнадцать лет примет титул короля французов, и затем в подобной же формулировке это перейдет к Наполеону III, известному как император французов. Он является королем, но его власть проистекает от воли народа как политического целого. Революционный акт — это и есть акт переноса суверенитета с короля на народ и с тела короля на тело народа.
Отсюда же возникает другая проблема — это проблема границ данного национального тела. С одной стороны, это должно быть ограничено определенной территорией. В случае Франции достаточно просто: существуют границы Французского королевства, причем для нас сейчас не очень заметна и чувствительна подлинная проблематика, например, Французской революции. Мы говорим о Французском королевстве, но никакой правовой гомогенности на территории Французского королевства в это время не существует. Провинции обладают разными правами. Одни провинции имеют свои провинциальные собрания, другие — нет. У провинций особые отношения с королем. И неслучайно во Французской революции одним из страхов, одним из объектов постоянной борьбы будет признак федерализма, утверждение о том, что единая и неделимая Франция разрывается внутренними корпоративными желаниями и стремлениями.
То, что заключено в границы Франции, должно стать французским национальным телом. И тем самым все подданные французского короля становятся гражданами. Однако возникает другая проблема — проблема включения в это сообщество. Если следовать прямолинейной логике Сийеса, то весь французский народ, все бывшие подданные французского короля должны стать гражданами. Сийес это и заявляет, но на следующем шаге возникает проблема: раз все они должны стать гражданами, то все они должны пользоваться политическими правами. И Сийес вводит очень важное разграничение на активные и пассивные политические права. О том, в какой степени гражданин является равным другому гражданину. В этой политической логике мы видим, что то единство, то равенство граждан, которое утверждается на первом ходе, мы на следующем ходе должны отменить. Очевидно, что мы должны ввести какой-то возрастной ценз. В логике XIX века мы должны предположить, что женщины осуществляют свои политические права через мужчин, через опекунов. Мы можем предположить, что тот, кто не имеет самостоятельного источника дохода, тот, кто трудится на другого, не может обладать политической самостоятельностью и иметь свой собственный голос.
Перед нами конструкция, в которой мы видим, что понятие нации и понятие гражданина — это не два автономных понятия, а фактически взаимосвязанные элементы. Когда речь идет о модерной нации, речь идет о том, что перед нами есть новое политическое сообщество, частью которого являются граждане. Они в своем единстве через ту самую руссоистскую общую волю образуют национальное сообщество. Эта логика очень четко проявится в другом известном тексте начала XIX века.
В «Речи к немецкой нации» Иоганн Готлиб Фихте ставит вопрос, который в скрытом образе присутствует в заголовке. Это обращение к нации в старом смысле слова, к привилегированным, к тем, кто в данный момент является политической корпорацией. Однако, говорит Фихте, у Германии есть шанс только в том случае успешно противостоять вызову Франции, когда она сумеет превратить народ в нацию. И, говорит Фихте, если вы, здесь присутствующие, не сумеете сделать так, чтобы стать нацией для этого народа, чтобы включить немецкий народ в немецкую нацию, то немецкий народ найдет себе другую нацию. Здесь мы видим логику процессов нациестроительства, когда, с одной стороны, перед нами есть национальное строительство, опирающееся на внутренние вызовы, как в случае с Французской революцией, а с другой стороны, как подчеркивает Фихте, когда это проблема внешнего вызова, проблема противостояния.
Национализм не случайно принято делить на две группы: на автохтонный национализм, имеющий внутренне обусловленное происхождение, и на национализм реактивный, порождаемый внешними вызовами. Для реактивных национализмов основная проблема заключается в том, где определить границы нации. Это очень заметно в случае с германской нацией, поскольку отсутствует единый политический субъект. И именно здесь видно, как логика определения границ национального тела, когда мы не можем опереться на существующие политические границы, ведет нас к поиску других критериев. У Фихте одним из решающих критериев становится языковое единство. Это позволяет нам увидеть, собрать нацию, которая не очерчена через какую-либо уже сейчас фиксируемую явную границу.
