Когда человек просит святого о заступничестве, он обещает что-то взамен: либо совершить паломничество, либо вручить церкви, где находятся мощи этого святого, некий вотивный дар (чаще всего это какая-то серебряная или восковая фигурка в форме части тела, которую святой исцеляет). Или в некоторых случаях завещать свое имущество монастырю, где находятся мощи святого. Если человек не выполняет свою сторону сделки, святой может совершить чудо наказания: напомнить верующему о том, что существовал некоторый договор, и верующий должен сделать то, что он пообещал.
Например, в житии святой Маргариты Венгерской есть такой случай. Один праведный набожный человек предложил своим товарищам отправиться на ее могилу, чтобы там помолиться. Он это делал довольно часто, а его товарищи — нет, они заленились и отказались. Поэтому они никуда не поехали. Через два дня этот же человек снова предложил тем же людям просто отправиться на остров посредине Дуная, чтобы прогуляться. Когда он плыл туда на лодке, у него внезапно начала отказывать левая рука. К тому моменту, как он добрался до берега этого острова, боль стала совершенно нестерпимой. Тут он вспомнил про свое старое обещание, несколько часов молился на могиле, и в конце концов святая Маргарита исцелила его. То есть она исцелила то же самое заболевание, которое сама на него наслала в дидактических целях. Таким образом святой может заставить человека выполнить свою сторону договора.
А может ли человек напомнить святому о том, что тот ему пообещал? Как это ни парадоксально, да. Причем эти случаи описаны в том числе в житийной литературе, в агиографических текстах, и они не считаются чем-то кощунственным. Этим довольно часто пользовались монахи и представители разных религиозных конгрегаций. Особенно часто к этому прибегали в конфликтах с представителями светской власти. Они занимались унижением реликвий. Само слово «унижение» (латинское humiliatio) восходит к слову humus, то есть «почва» или в русском языке, соответственно, «низ». То есть унижение реликвии чаще всего связано с тем, что ее снимают с алтаря, подстилают какую-нибудь рогожку и опускают ее на землю. Это можно сделать с евангелием, с мощами святого, с чем угодно, что бы ни находилось на алтаре. Обычно эта процедура сопровождалась некоторой литургией. Например, могли петь с 73-го псалма: «Для чего, Боже, отринул ты нас навсегда».
Здесь работало сразу два инструмента. С одной стороны, примерно так же работало отлучение от церкви. Монахи или клирик, который отвечал за храм, в котором покоились мощи святого, прекращал службы. Он закрывал храм, и этому святому больше не возносились молитвы. Таким образом, население региона, в котором находился этот храм, начинало испытывать потребность в литургической жизни, которую у него отнимали. С другой стороны, это было актом коммуникации со святым, который оставил своих чад, прекратил заступничество. И к нему таким образом обращались, чтобы напомнить, что он должен как-то поучаствовать и поддержать конгрегацию, которой нужна его защита в борьбе со светской политической властью. Таких историй чрезвычайно много. Они есть в житиях. Еще раз подчеркиваю: это не воспринималось ни как богохульство, ни как святотатство. Этот сюжет довольно подробно изучил замечательный исследователь Патрик Гири, у которого есть статья, посвященная унижению святых клириками.
Для надежности унижение святыни можно сочетать с легкой формой насилия. Можно, например, опутать распятие терниями. Можно вовсе замотать входные двери в храм этими же самыми терниями, что одновременно имеет и символический, и чисто механический защитный функционал. Это делали даже с самыми великими святыми, например со святым Мартином Турским, и с распятием, то есть с Иисусом Христом. Эти случаи описаны чрезвычайно рано. Например, Григорий Турский в своем сочинении «О славе исповедников» рассказывает, что один светский властитель однажды отнял землю, принадлежавшую храму, которому покровительствовал святой Митрий. Епископ запер храм, в котором находились мощи святого Митрия, и сказал, что там он не будет ни служить службу, ни даже зажигать свечи. Святой Митрий, разумеется, усовестился и немедленно наслал заболевание на того человека, который отнял у храма землю. Тот человек некоторое время болел, но потом понял, в чем причина его заболевания, раскаялся, вернул землю, а после этого умер очищенный, воцерковленный, сожалеющий о своих проступках.
Более того, к такому способу общения со святыми могли прибегать даже миряне, не только клирики. Например, в житии святого Бенедикта описана ситуация, когда некий епископ, который должен был бы заботиться о крестьянах, проживавших на землях его диоцеза, вместо того чтобы им всячески помогать, их притеснял. Тогда одна набожная женщина отправилась к Бенедикту в часовенку, сорвала покров с алтаря, начала стегать алтарный камень и кричать: «Бенедикт, неужели ты спишь, ты должен заступиться за своих чад, ты должен вмешаться!»
Обвинение святого в том, что он спит и бездействует, тоже является чрезвычайно популярным заходом. Он описывается, например, в житии величайшего ирландского монаха святого Колумбана, которое написал его ученик. Этот ученик однажды плыл на груженном лесом корабле, и тут разыгралась буря. Он взмолился своему святому покровителю и учителю и тоже обвинил его в том, что тот, видимо, заснул и поэтому не уследил за происходящим.
Помимо угроз, шантажа или напоминания святому о том, что он не заботится о своих подопечных, можно было использовать даже физическое, механическое воздействие. И это делали не только клирики, но даже чаще миряне. Например, есть история, изложенная Цезарием Гейстербахским, цистерцианским монахом, который жил неподалеку от Кельна и написал «Диалог о чудесах» (его частично перевели на русский язык). Жила-была женщина по имени Ютта. Она жила неподалеку от часовни, где находилось довольно старое, грубое изображение Девы Марии. У Ютты была маленькая дочь, которая жила вместе с кормилицей в деревне неподалеку. Однажды ее унес волк. Ютта помолилась Деве Марии, но дочка не вернулась. Тогда она пошла в часовню и каким-то образом отъяла младенца Христа от Девы Марии. Неизвестно, из какого материала это изваяние было сделано. Может быть, каменное или деревянное — Цезарий об этом умалчивает. Она отняла младенца у Девы Марии и сказала ей: «Пока ты не вернешь мне мое дитя, ты свое дитя не получишь». Разумеется, ее дочка вернулась. Она вернула Марии ее сына. История закончилась хорошо.
Это не воспринимается как богохульство, в отличие от другого эпизода, связанного с тем же самым изваянием, который также описывает Цезарий. Другая женщина пришла в эту часовню и посмеялась над тем, как некрасиво это изображение Марии. На нее немедленно было ниспослано чудо наказания. Закончилось все тем, что она стала нищей, начала путешествовать по миру и просить подаяния. В общем, судьба ее сложилась печально, потому что она позволила себе посмеяться над изваянием Девы Марии.
Так можно поступать не только с Марией, но и со святыми, и с их мощами. Например, Матвей Парижский описывает случай, когда рыцарь нормандский по имени Фульк разрушил некую церковь, чтобы построить из нее какую-то часть своего замка, светскую постройку. В ответ на это аббатиса некоего местного монастыря пришла в церковь и отобрала меч у святого Павла, приговаривая, что если он не использует этот меч для защиты своих подопечных, то меч ему не нужен. Это привело к тому, что Фульк, конечно, раскаялся и вернул все, что утащил. И Павел при этом даже не думал о том, что необходимо покарать аббатису, которая как бы осквернила его изображение.
Более того, подобное поведение подчас практикуют вовсе даже не христиане. Например, есть чрезвычайно популярная история, связанная с образом Николая Мирликийского, Николая Угодника. В некоторых редакциях этой истории главное действующее лицо там — это варвар и язычник. В некоторых случаях это иудей, как, например, в «Золотой легенде» Иакова Ворагинского, которая недавно была переведена на русский язык Ириной Кувшинской и Ильей Аникьевым. Некий нехристь — давайте называть это так обобщенно — узнает о том, что христиане почитают образы святых и, в частности, чрезвычайно сильный образ — это образ Николая Угодника.
Здесь стоит сделать маленькое лирическое отступление насчет того, что такое сила святого. Сила святого — это virtus, мощь и добродетель, с помощью которой святой может творить чудеса. Virtus транслирует через телесное присутствие святого на земле, разумеется, сам Господь.
Прослышав, что Николай Угодник обладает чрезвычайно силой, этот нехристь ставит его охранять свои сокровища дома и засыпает. Ночью его сокровища крадут. Нехристь просыпается, обнаруживает это и, разумеется, решает, что виноват Николай. Сначала сечет его изображение ― либо икону, либо скульптуру ― плеткой, после этого угрожает, что сожжет их. Тут Николай является тем разбойникам, которые украли эти сокровища, показывает им на свои раны и говорит: «Посмотрите, что из-за вас со мной произошло. Немедленно верните сокровища тому, у кого вы их украли». Разбойники возвращают сокровища, и нехристь становится христианином, потому что осознает, какой невероятной силой обладает христианский святой.
Здесь также стоит отметить, что в агиографических сочинениях на эти темы всегда используется слово quasi, то есть «как бы». Это делается, чтобы не ставить знак равенства между изображением святого и самим святым, который незримо присутствует и сейчас находится не в телесном мире. Для христианской теологии чрезвычайно важно разделять изображение, которое потенциально может превратиться в идола, и предмет изображаемый.
Напоследок давайте зададимся вопросом о том, почему же церковь не преследовала такие, казалось бы, богохульственные практики. Конечно, она пыталась их ограничить, на этом пути было сделано несколько шагов. Первый был совершен в 683 году на Тринадцатом Толедском соборе в Испании. Его решения гласили, что клириков необходимо лишать сана, если они будут заниматься такой спекуляцией на совершении церковью литургических функций, то есть на том, чтобы проводить в этой церкви службы. Тут же делается поправка, что в случае, если клирики делают это ради борьбы с врагом или службы истинной вере, это разрешено: можно закрывать церковь, можно унижать, то есть снимать с алтаря, реликвии.
Вопрос о том, насколько правомерно унижение реликвий, снова подняли на Втором Лионском соборе. Тогда было сказано следующее: духовенству это делать запрещено. Миряне не были никак упомянуты, поэтому их активности формально не ограничены. При этом вводится пометка: в том случае, если клирики считают необходимым воздействовать на светского властителя через ограничение мессы, нужно его об этом письменно предупредить. Если после письменного предупреждения тот ничего не предпринял, можно прибегнуть к такому способу.
Заключительный аккорд ― это Тридентский собор, относящийся к XVI веку, когда такие практики были ограничены и запрещены. Но мы встречаем их упоминания и в Новое время, особенно на территории Америки. Это такая специфическая форма экзальтированной парадоксальной религиозности: люди унижают мощи святых не потому, что сомневаются в способности святых творить чудеса, а потому, что они чрезвычайно сильно верят в эту способность и обижаются или разочаровываются в том, как святые этой способностью пользуются. Они хотят подтолкнуть святого к тому, чтобы он совершил то, что он им пообещал.
Со святыми можно делать множество других вещей. Протестанты в рамках иконоборчества выцарапывали им глаза ― об этом писали, например, Михаил Майзульс или Анна Серегина. Частички мощей святых можно использовать в разнообразных магических целях. Наконец, мощи святых можно благочестиво красть ― это делали венецианцы со святым Марком. Но это, конечно, отдельный самостоятельный сюжет.
