В Москве на ежегодной Международной книжной ярмарке представлена только что вышедшая в серии “Жизнь замечательных людей” книга известного российско-азербайджанского писателя, культуролога, исламоведа Чингиза Гусейнова “Мухаммед”.
Всю свою жизнь Чингиз Гусейнов посвятил поискам взаимосвязей между тремя основными мировыми религиями: иудаизмом, христианством и исламом
Книга в серии ЖЗЛ – далеко не первая работа Гусейнова по исследованию ислама и жизни пророка Мухаммеда. Достаточно назвать вышедшую под его редакцией книгу “Суры Корана, расставленные по мере ниспослания их Пророку” и так называемое “кораническое повествование” о Мухаммеде – роман “Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина”.
В предисловии к книге автор обосновывает обращение к теме еще и тем, что большую часть жизни он – мусульманин – прожил и проработал в христианской, православной России, а теперь и вовсе живет в Израиле – стране иудейской цивилизации. И хотя в Израиле он оказался по семейным обстоятельствам, этот поворот судьбы ему представляется очень важным. Все размышления Чингиза Гусейнова об исламе тесно связаны с проблемой его кровного родства с двумя другими монотеистическими религиями.
Почему это сочетание трех религий, трех культур так важно? Именно с этого вопроса накануне выхода книги в свет мы и начали разговор с Чингизом Гусейновым.
Чингиз Гусейнов: Надо сказать, что еще в Баку я жил как бы одновременно в этих трех мирах. У нас во дворе жили и русские, и азербайджанцы, и евреи. Практически с момента рождения я был двуязычен: дома говорили по-азербайджански, а в школе и в остальной жизни – по-русски. Бабушка моя была верующей шииткой и с детства внушала мне чувство справедливости, мерилом и критерием которого был Бог.
Ну а говоря о важности для меня трех мировых религий и трех культур, я обозначил три места проживания своей жизни. Я говорю о себе, что я вольный литератор в треугольнике Москва-Иерусалим-Баку.
И это важно, потому что в юности, конечно, я не задумывался о различных вероисповеданиях и разногласиях между ними. В Баку этих разногласий я не видел, я учился в русской школе, и у меня были друзья армяне, евреи, русские.
Лишь приехав учиться в Москву в 1949 году, я впервые почувствовал, что есть различные нации, и что я азербайджанец. В общежитии МГУ, где я жил, были даже потасовки – фронтовики с откровенной неприязнью относились к учившимся у нас немцам. Там же в Москве я впервые вдруг услышал слово “антисемитизм” и понял, что это такое.
В годы оттепели мне впервые попала в руки Библия. Ведь священные книги – Библию, Коран, не говоря уже о Торе – найти в советское время было очень трудно. Постепенно познакомившись с ними, я понял, что имею дело с явлениями не столько религии, сколько культуры. Это художественные тексты, которые лишь приспособлены к религии.
Коран на русском языке был впервые в советское время издан то ли в 1954, то ли 1955 году, но купить его было невозможно. Он поступал лишь в библиотеки или научные учреждения. Но мне повезло, и я сумел его достать – продавали по спискам официальных учреждений.
Обе эти книги – и Библия, и Коран – меня потрясли. Хотя высказываться по этому поводу тогда, во времена царствования атеизма, я, конечно, не спешил. Мой собственный атеизм был липовый, вынужденный.
Любопытно, что при рождении мне дали имя Али-Ислам. Но это был 1929 год, все вокруг стали упрекать отца в отсталости, и меня переименовали. Но, видимо, мне на роду было написано разобраться во всем этом, причем не только в контексте ислама, но именно в связи с христианством и иудаизмом.
Би-би-си: Для большинства людей, лишь приблизительно знакомых с историей и теорией ислама, Мухаммед представляется фигурой, сходной отчасти с Иисусом Христом – полумифическим персонажем, важным для формирования учения и концепции ислама, но отнюдь не достоверным с исторической точки зрения.
В вашей книге Мухаммед предстает реально существовавшим человеком, вы приводите подробную и насыщенную датами хронологию его жизни. На чем основана такая уверенность? Ведь его и Христа отделяют всего пять веков.
Почему мы верим первым жизнеописаниям Мухаммеда больше, чем оставленным нами евангелистами описаниям жизни Христа? Не говоря уже о том, что, следуя за исламскими религиозными источниками, вы в качестве реальных фактов жизни описываете такие откровенно мифические вещи, как разрыв груди и даже небошествие (вознесение) пророка.
Чингиз Гусейнов: При всех оговорках о художественности в противовес религиозности этих книг: Торы, Библии, Корана – а Библия и Коран вышли непосредственно из Торы, и об этом ни в коем случае не следует забывать – к ним нужно подходить со стилистикой не светской, а религиозной, стилистикой веры.
Что подразумевает, что такие вещи надо принимать на веру и не рассуждать. Стиль светский предполагает анализ, размышления, научный подход. Но исключительно такой подход и вовсе не оставит нам места для разговора о религии.
Но вместе с тем есть сложившиеся сегодня реальности, не считаться с которыми невозможно. Есть миллиарды верующих в христианстве и исламе, миллионы верующих в иудаизме, и отбрасывать их ни в коем случае нельзя.
Возьмем то же небошествие Мухаммеда. С точки зрения здравого смысла это нелепость, точно такая же, как хождение Иисуса по воде или расступившееся перед евреями во главе с Моисеем море.
Рассуждая с точки зрения светской, мы должны это принимать хотя бы на уровне метафоры. Отбрасывая такие вещи из-за их невозможности с точки зрения здравого смысла, мы лишаем себя возможности не только договориться с людьми верующими, но и осмыслить, понять основополагающие понятия той или иной религии.
В своей книге о Мухаммеде я пытаюсь придерживаться и религиозного, и светского стиля, потому что рассчитываю как на верующих, так и на неверующих.
Еще одна реальность состоит в том, что эти три религии, называющиеся авраамическими, расходятся даже по отношению к единому богу – у каждой он свой. Много несостыковок и внутри самих этих религий, и спорить на эту тему можно бесконечно.
Но лишь именем ислама сегодня льется кровь, хотя лилась она в течение долгого времени и именем христианства. Но это этап пройденный, и сегодня ислам как бы повторяет уже пройденный христианством путь решения проблем силой и кровью – крестовые походы, инквизиция и тому подобное.
Мусульманский мир не учитывает современные реалии. Нельзя действовать сегодня методами Средневековья, это нонсенс, но это нужно анализировать, исследовать. А исследуя, следовать и стилистике религиозной тоже.
Би-би-си: Рассказывая об исламе, который как религия вышел вслед за христианством из иудаизма, вы пишете о трех путях, которые открывались перед новой религией и ее пророком.
Первый путь – это влиться в материнское лоно единобожия, по сути дела объединения трех монотеистических религий. Второй вариант – так сказать, мирное сосуществование. И третий – обособленная община, прообраз религиозного государства. Вы говорите при этом, что реального выбора не было, исход был предопределен. Так ли это и почему?
Чингиз Гусейнов: Это один из важнейших и всерьез занимающих меня вопросов. Насчитывавший к появлению Христа уже многотысячелетнюю историю иудаизм не мог принять его как Царя Иудейского, отринул его, хотя Иисус как еврей вышел из иудаизма и просто пытался реформировать его. Однако не был принят, что вполне понятно, как и понятно и последующее появление и развитие в результате этого отторжения христианства.
Так же и Мухаммед. Когда появляется человек, заявляющий, что он посланник Бога, которого все должны принять, разумеется, его поначалу отвергают, преследуют даже близкие ему люди в Мекке.
Конфронтация между исламом, христианством и иудаизмом была исторически вынужденной, более того, даже неизбежной – в противном случае новая религия не могла утвердиться.
К большому сожалению, этот исторический подход живет и сегодня. Даже современный иудаизм не принимает ни христианство, ни ислам.
Христианство лишь недавно, после соответствующих высказываний нескольких понтификов, признало – и это их признание сыграло колоссальную, пока еще не до конца оцененную роль в истории человечества, – что христиане – младшие братья иудеев.
До этого – а многие и до сих пор – христиане свысока смотрели на иудаизм. Так же и современный ислам – в мечетях, в высказываниях вождей исламского мира – считает и христианство, и иудаизм многобожными религиями и потому их последователей – неверными. Это представление на самом деле смешно и абсурдно: считать материнское лоно своей собственной религии неверным, это просто нонсенс.
По текстам священных книг родство всех трех религий совершенно очевидно, как очевидно и то, что вышли они из чрева иудаизма.
Едины эти книги своим этическим ядром, и, если исходить из их текстов, из природы единобожия, то в сегодняшней реальности мы видим многочисленные проявления абсурда.
На Храмовую гору в Иерусалиме практически не может ступить нога немусульманина. [Храмовая гора – священное место и для иудаизма, и для ислама, но в настоящее время на территории Храмовой горы расположены мусульманские культовые сооружения – мечеть Аль-Акса и Купол Скалы – прим. Би-би-си]
Хотя в том же Иерусалиме в Храм Христа Господня может войти любой человек, как любой человек может войти и в синагогу.
Но если на Храмовой горе еще кое-как вам могут пойти на уступки, то в мекканско-мединском пространстве, ни о какой терпимости и речи уже быть не может.
В Мекке, если нога немусульманина коснется священной земли, то виновник должен быть покаран смертью. Немусульманин может приехать в Мекку, но ни в коем случае не может выйти из автобуса.
Это нонсенс, но это реальность, которую невозможно устранить росчерком пера. Это не соответствует ни идее единобожия, ни авраамическим религиям, ни даже Корану. Остается только надеяться, что постепенно это будет устраняться.
Я шучу, что у меня есть исторический подход, современный подход и утопический подход. Эта надежда, быть может, из разряда утопии.
Би-би-си: Вы все время говорите об общности – пусть и этической – трех священных книг: Торы, Библии и Корана. Как соотносятся они между собой? Повторяют друг друга, дополняют?
Чингиз Гусейнов: Надо сказать, что по-настоящему ответ на этот вопрос я нашел только здесь, в Иерусалиме, священном городе трех религий.
Великая историческая несправедливость состоит в том, что вышедшие из материнского лона иудаизма христианство и ислам этот самый иудаизм отвергают.
Вопрос с христианством и простой, и сложный. Составив Библию в III-IV веке, христиане совершили текстологическую революцию. С одной стороны, включив текст Торы в состав христианских книг, пусть и назвав его Ветхим Заветом, они как бы показали приверженность иудаизму.
Но вместе с тем Библией христиане обозначили разрыв с иудаизмом. То есть тут и преемственность, и качественный разрыв, потому что весь пласт иудейских книг был повернут в сторону Христа.
Именно поэтому к тексту этому современный иудаизм относится несколько скептически. Это касается в основном проблемы Мессии. Это очень интересная проблема.
В иудаизме Мессия выступает не столько как религиозная проблема, сколько как понятие историческое. Это некая мечта народа, мечта о том, что после разрушения, изгнания и других бед Мессия все же соберет их на своей земле, откуда они были изгнаны. Повторяю, это не религиозная проблема, лишь впоследствии она стала приобретать религиозный смысл.
Христиане же, хоть и показали преемственность, включив в Ветхий Завет величайшие книги из Торы – плач Иеремии, книгу Исайи, книгу Даниила – подвергли их серьезной редактуре. Все, что касается Мессии, они привязали к Иисусу.
То есть, согласно христианству, Мессия уже явился в лице Христа, но был забран на небо и явится вторично. И таким образом второе пришествие приравнивается к тому Мессии, о котором говорит иудаизм. То есть, и по христианству, и по иудаизму Мессия в полном своем смысле и значении еще не явился.
В исламе тоже есть проблема Мессии, правда не у суннитов, а у шиитов. По этому верованию, 12-й невидимый имам явится, чтобы установить ислам во всем мире, причем помощником у него будет Христос.
То есть сходство между тремя основными религиями, о котором мы говорим, – повторяю, исключительно этического свойства. Ритуально, а главное, концептуально, они очень сильно друг от друга отличаются.
Сюжетно все три основные книги действительно сильно схожи, хотя расхождения есть. Коран, как и Библия, восходит к Торе, и существующие отличия скорее стилистического – в Коране, например, силен элемент потока сознания – и эмоционального свойства.
Меня Мухаммед интересует только как проводник, как человек, который донес до нас этот текст.
Би-би-си: Христианство и иудаизм при всем противостоянии друг другу, многовековой истории преследования евреев в христианских странах, кульминацией которого стал Холокост, объединяют в так называемую иудеохристианскую цивилизацию, которой сегодня в глобальном масштабе противостоит их третий младший брат – ислам.
Чингиз Гусейнов: Самое главное в этом противостоянии то, что споры между иудаизмом и христианством перешли теперь в разряд теологической схоластики, а с именем ислама по-прежнему связывается кровь. Поэтому надо бить тревогу, и поэтому я и написал эту книгу.
В мирном и спокойном русле рассуждать и дискутировать можно бесконечно. Мы, например, учредили в Иерусалиме дискуссионный клуб “Триалог религий”.
Но именем ислама, под знаменем ислама сегодня льется кровь. Есть здоровая часть ислама – большинство. Но есть и агрессивное меньшинство, проповедующее и практикующее террор.
Начало этому было положено именно на Святой земле, в Палестине. На следующий день после того, как было объявлено о разделе Палестины и создании на ее территории двух государств – еврейского и арабского, арабы от этой идеи отказались, и началась война за истребление, уничтожение Израиля.
В сущности именно здесь, в Иерусалиме, – я осмелюсь об этом говорить как человек из исламского мира, но имеющий прямое отношение к двум другим религиям – решаются судьбы человечества, в плане исламо-христиано-иудейского противостояния.
Би-би-си: Сформулированное в Коране и переданное правоверным через Мухаммеда понятие “джихад” изначально означало вещь вполне благородную, достойную каждого человека, вне зависимости от его вероисповедания.
Я цитирую: “джихад – это постоянная и ни на миг не прекращающаяся внутри нас борьба с дьявольским во имя торжества божественного”. Как случилось, что понятие это превратилось в знамя кровавой и человеконенавистнической идеологии?
Чингиз Гусейнов: Джихад, в соответствии с Кораном, имеет три составляющие: первая – самосовершенствование, вторая – джихад пера, то есть говорить правду, не замалчивать и не скрывать ее ложью, и третья – защита себя, если тебя пришли уничтожить.
В интерпретациях третий момент возвели в абсолют, причем исказив и извратив его до необходимости силой утверждать исламские принципы.
О самозащите давно забыли, уничтожаются ни в чем не повинные люди, это превратилось в абсурд, не имеющий никакого отношения к подлинному джихаду. И в толковании джихада как самосовершенствования ислам опять же таки сближается с христианством и иудаизмом.
Би-би-си: В одном из интервью вы сказали, что ваша цель при написании книги – спасти здравый ислам. То есть вы признаете, что он нуждается в спасении, по всей видимости, от экстремизма? И если так, то как можно его спасти? В первую очередь, наверное, изнутри ислама. Видите ли вы достаточные силы, которые могли бы обратить вспять безумие джихадизма?
Чингиз Гусейнов: Вся беда в том, что здравая часть ислама очень пассивно выражает свое несогласие – а она на самом деле несогласна – с агрессивной идеологией и практикой террора.
Они всего лишь говорят, что это не имеет отношения к Корану. Но фундаменталисты пользуются именем Корана. И берут это не с потолка. Они основываются на существующих интерпретациях Корана и хадисах – высказываниях Мухаммеда.
Эти тексты существуют и бытуют, и поэтому ни один из вождей исламского мира не ставит сегодня точки над i, останавливаясь на полпути. Осуждают? Да. Говорят, что это не имеет отношения к исламу. Да, это не имеет отношения к здравому исламу, но это входит в структуру текстов, которыми пользуется ислам.
Би-би-си: Так что нужно? Идти до конца? Осуждать эти самые хадисы, священные тексты, переинтерпретировать их?
Чингиз Гусейнов: В осуждении, в высказывании несогласия нужно идти до конца. Хадисы не священные тексты, это интерпретаторы приравняли их к Корану. Сам Мухаммед к этому никакого отношения не имеет.
Это уже после смерти его некоторые хадисы были приравнены к божественному писанию. Отсюда и пошли многие противоречия, которые и сегодня дают о себе знать.
Президент Египта несколько лет назад собрал улемов, духовных лиц и сказал им: “Слушайте, разберитесь с Кораном и с хадисами. Почему мир негодует, почему жгут Коран? Почему не принимают книги, по которым мы живем и существуем?”
Он дал задание и в ответ на его задание богословы пришли к выводу, что хадисы следует пересмотреть. А я добавлю, что пересмотреть их надо, пропустив через сито Корана.
Многие из них не соответствуют духу Корана. Мухаммед говорил: “Не записывайте за мной мои высказывания, это не божественные послания”.
В хадисах, например, – и этим охотно пользуется сегодня агрессивный ислам – есть высказывание: “Мусульманин, убивай еврея, где бы ты его ни встретил. Он будет прятаться за деревом, за камнем, и это дерево, и этот камень будут говорить тебе: за мной прячется еврей, убей его”. И этот хадис бытует. Это приписывают пророку. Я убежден, что это абсолютная приписка, причем поздняя, так как она противоречит духу Корана. Но в мусульманских странах ислам изучают не по Корану, а по хадисам.
Да, шла война с иудеями и христианами, шла она как раз тогда, когда начали собирать Коран, и это не могло не отразиться в самом тексте Корана. Более того, в Коране изначально были суры под названием “Моисей”, “Иисус”, “Давид”. Все это было убрано, и тем самым противоречия были заложены даже при составлении Корана.
В то же время в этих хадисах есть великолепные афоризмы. Лев Толстой собрал некоторые из них и издал отдельной книжкой. Он назвал ее “Изречения Магомета, не вошедшие в Коран”, так как ошибочно считал, как многие считают и по сей день, что Мухаммед был автором Корана.
Би-би-си: Насколько популярны были ислам и Коран среди русской интеллигенции XIX века? Стихотворение Пушкина “Пророк” отсылает нас тоже к истории Мухаммеда?
Чингиз Гусейнов: У Пушкина есть целый цикл “Подражания Корану”. “Пророк”, кстати, туда не входит, хотя он и навеян Кораном. Он считал Коран великой поэзией.
Би-би-си: А на каком языке он читал Коран?
Чингиз Гусейнов: Он читал его, к сожалению, по-русски, в переводе с французского перевода, который был опубликован в России в конце XVIII века. Там было много ляпов. У Бунина есть великолепные стихи на тему Корана.
Би-би-си: Последний вопрос. Часто приходится слышать, что проявления исламского экстремизма – следствие молодости ислама, его избыточной подростковой энергии. Как вы к этому относитесь?
Чингиз Гусейнов: Это оправдание наивное. Мы сегодня все современники, есть интернет. Попытка объяснять эксцессы ислама тем, что он повторяет то, что в Средние века проходило христианство, – крестовые походы, инквизиция – это отговорка, и отговорка наивная. Мы все живем в этом времени и должны считаться с нашим временем.
