colta.ru (15.12.2016)
В последнее время часто приходится сталкиваться с вторжением РПЦ в различные сферы жизни: в образование, культуру, семью, городское пространство… А как действует церковь в других постсоветских странах, насколько она остается отделенной от государства? Мне показалось интересным исследовать эту тему в православной, но ориентированной на Европу Грузии и в Армении, стране, во многом зависимой от России, но со своей собственной церковью.
В Ереване я встретилась со своим коллегой, художником Вахе Нерсесяном. Он — один из основателей независимого новостного сайта MediaLab, на котором многие новости представлены в виде карикатур.
Вахе признается, что больше всего любит рисовать карикатуры на церковников: «Они ведут двойную жизнь, такое двуличие уже смешно». Вероятно, в России творчество Вахе подпало бы под уголовную статью 148 об оскорблении чувств верующих и художнику грозили бы либо штраф, либо принудительные работы, либо лишение свободы.
Карикатура Вахе про то, как в подражание папе римскому, омывшему и поцеловавшему ноги беженцам, армянский католикос Гарегин II протер губкой ноги семинаристам.
Перевод: «Сбегай за губкой в багажнике»© Вахе Нерсесян
Этим летом редакция MediaLab устроила в одном из ереванских парков выставку опубликованных на сайте карикатур, многие из которых были на антиклерикальные темы. Выставка называлась «Незапрещенное». Читатели сайта в знак поддержки повесили принты на себя и служили живыми стендами. После выставки карикатуры оставили в машине, принадлежащей редакции, а ночью неизвестные, разбив стекла, выкрали распечатки. «Наверное, кто-то думал, что мы будем показывать выставку по регионам. Они не поняли, что это не оригиналы, — считает Вахе, — после этого взломали наш сайт, хотя сервер находится в Америке».
Разговор с Вахе и его другом, политологом Степаном Даниеляном
© Виктория Ломаско
«Кража карикатур MediaLab — это уникальная ситуация! Лучшего пиара и не придумаешь!» — комментирует происшествие другой ереванский художник Самвел Сагателян.
В 2001 году Самвел участвовал в коллективной выставке современного искусства «За картиной», которая проходила в Государственной галерее и была благословлена Араратской епархией как часть культурной программы к 1700-летию принятия христианства в Армении. Художник выставил серию под названием «Изначальное тело: призрачный фаллос»: из окон и дверей различных исторических зданий, ассоциирующихся одновременно и с духовностью, и с властью, высовываются огромные фаллосы.
До официального открытия выставку посмотрел епископ Араратский Навасард Кчоян и, несмотря на провокационный характер большинства работ, воздержался от каких-либо комментариев.
Работа Самвела Сагателяна из серии «Изначальное тело: призрачный фаллос» с изображением Эчмиадзина, главного армянского монастыря. Техника работы — живопись акрилом поверх фото. Реакция зрителей на это изображение была различной: кто-то предлагал побить художника, другие были в восторге.
© Самвел Сагателян
Сейчас работа находится в коллекции веб-дизайнера Момика Варданяна. Момик закончил Художественную академию в Ереване по специальности «искусствовед», а до этого учился в семинарии, но бросил. Я решила взять у него интервью как у бывшего семинариста.
— Как ты решил поступать в семинарию?
— Так же, как и многие: от безысходности. Я из маленького города Сисиан, не было денег, чтобы куда-то еще поступать. В семинарии бесплатная учеба, жилье и питание.
— Ты был верующим, когда поступал в семинарию?
— До сих пор не знаю, верующий я или нет. Но даже если бы я был верующим, то в семинарии перестал бы верить.
— Почему, если в Армении такая безработица, ты говоришь, что в семинаристы в основном идут от безысходности? Это же гарантированная стабильная работа.
— Обычные священники тоже недовольны своей жизнью, они имеют минимум — еду и кров над головой. Все решает католикос: в места, где надо исправить репутацию церкви, отправляют очень уважаемых священников, а там, где надо собрать деньги, ставят священников, которые могут договориться с олигархами.
— Как армянский католикос относится к патриарху Кириллу и к грузинскому патриарху Илии II?
— Католикос относится к вашему Кириллу как наше правительство к Путину — со страхом и благоговением. А к Илии относится так, как большинство армян к грузинам, — снисходительно.
Самвел и Момик показывают мне в интернете серию TransRomance
© Виктория Ломаско
В 2013 году на квартире у своих друзей Самвел выставил серию TransRomance про гендер и сексуальность. Информация о событии разошлась в социальных сетях, и недоброжелатели присудили Самвелу титул «заслуженный гендер», думая, что «гендер» и «гей» — это синонимы. Председатель Союза художников и кто-то из священников дали интервью, в которых осудили выставку. Этим дело и кончилось.
Вместе с Лилик, двоюродной сестрой своей приятельницы, я сходила на службу в армянскую церковь св. Зорава. «Здесь я крестилась. Прихожу сюда и когда мне плохо, и когда хорошо — эта церковь меня знает, знает все, что я пережила», — говорит Лилик.
В армянской церкви нет института исповеди, и общение прихожан со священниками часто сводится к заказу ритуальных услуг. Лилик только однажды говорила со священником. «Я в уме говорю с Богом», — считает она.
© Виктория Ломаско
Лилик окончила юридический университет. По ее словам, «на курсе верили все, а в церковь ходила где-то половина студентов». У Лилик принципиально нет друзей-атеистов, и при выборе второй половины ей важно, чтобы мужчина был верующим.
Это Эмилия, бабушка Лилик, самая религиозная в их семье. С 2000 года она ходит в евангелистскую церковь, где жертвует десятину. В Армении армянские церковники публично называют протестантские церкви ересью, но Эмилия уверена, что скоро они изменят свое мнение: «Молодежь, получившая религиозное воспитание в евангелистских церквях, начинает ходить и в армянские. А иначе бы не ходила».
Эмилии нравится, что в евангелистской церкви им объясняют смысл Библии и учат самыми простыми словами разговаривать с Богом: «Одна женщина молилась Богу о своей проблеме с водопроводом.
Теперь у нее нет проблем с водопроводом». Из-за недомогания Эмилия редко выходит из дома, поэтому ей особенно ценно общение: «В армянскую церковь приходят разные люди, а в евангелистскую одни и те же, у нас как одна семья».
Разузнав программу мероприятий в протестантских церквях, я отправилась на еженедельное занятие женской группы на проспекте Баграмяна, в Армянской миссионерской ассоциации Америки.
Занятие проходило в обычной комнате, оформленной детскими коллажами. Духовный лидер группы, женщина за сорок по имени Элиза, спросила, христианка ли я. Достаточно было сказать, что я православная, чтобы разрешили остаться.
Сначала участницы группы пели молитвы, а духовный лидер аккомпанировала им на пианино. Затем мы взялись за руки и молились по кругу, сочиняя собственные молитвы. В завершение хором спели «Отче наш». Действие продолжалось около трех часов.
В Армении многие плохо относятся к посещению протестантских церквей, считая это отказом от армянства, поэтому после занятия я расспросила женщин, что именно им дает евангелистская церковь. Женщина по имени Неля сказала, что пришла сюда вместе с сестрой в 2011 году: «Мы не знаем древнеармянский язык, на котором молятся в армянской церкви, но хотели дословно понимать Библию». Женщина по имени Наира рассказала, что недавно серьезно болела, чуть не умерла: «Наши девочки приходили ко мне, ухаживали за мной. Мы не только вместе молимся, но и дружим».
Поговорить с кем-либо из священнослужителей армянской церкви не удалось: письма в их пресс-центры остались без ответа, а по телефону священники ссылались на большую занятость — много ритуальных обрядов надо совершать.
Зато получилось поговорить с несколькими экспертами, которые анализируют взаимодействие церкви и общества.
Антрополог Юлия Антонян, автор научных работ по современным религиозным процессам, считает, что у армян и грузин разное отношение к религии: «Пасха в Грузии — это театральное действо, которое в какой-то момент доходит до кульминации. А в Ереване несведущий человек никогда бы не сказал, что завтра Пасха». По мнению Юлии, армянам важны собственные ощущения в конкретной церкви, при этом общение со священниками не имеет большого значения.
«Большинство наших священников — светские люди, про них говорят: этот хулиган, этот бизнесмен. От священников нужен только сервис — выполнение церковных ритуалов», — замечает политолог Степан Даниелян.
В Армении, стране с низкими доходами и с высоким уровнем безработицы, многих людей раздражает образ жизни церковной верхушки, раздражает, сколько денег тратится на священников. Например, капелланы, служащие в армии, получают от государства зарплату в 300 000 драмов (около 40 000 рублей): это больше, чем зарплата офицеров. Церковь в Армении полностью освобождена от налогов, и либеральная среда пытается организовывать кампании, чтобы заставить ее платить.
Собор Святого Григория Просветителя. Строительство начато в 1997 году, финансировалось армянскими предпринимателями. После Цминда Самеба в Тбилиси является самым большим христианским собором на Кавказе.
© Виктория Ломаско
Некоторые недовольны строительством все новых и новых церквей в ситуации, когда не хватает больниц, детских садов, нормальных дорог. «Строительство больниц облагается налогом, строительство церквей — нет. Поэтому строительство церквей — хороший повод для отмывания денег», — объясняет Юлия Антонян.
«В апреле этого года, во время “четырехдневной войны”, в обществе возник вопрос к церкви: если у нас нет денег на танки и самолеты, зачем строить так много церквей?» — говорит Степан Даниелян, имея в виду новые военные столкновения в Нагорном Карабахе.
Самый большой конфликт вокруг строительства новой церкви случился в 2010 году, когда ереванцы собрали около 20 тысяч подписей против сноса летнего зала кинотеатра «Москва» и восстановления на его месте церкви Св. Петра и Павла, разрушенной большевиками.
С одной стороны, эксперты описывали церковь как некую «враждебную власть, у которой какие-то дела в бизнесе», с другой стороны, подчеркивали, что церковники не вмешиваются в повседневную жизнь и даже против ЛГБТ выступают формально, для галочки.
Посетители Эчмиадзина
© Виктория Ломаско
Не имея особого авторитета, священники не пытаются влиять на протестные движения, но все же некоторые из них присутствовали на «ЭлектроЕреване», крупных митингах 2015 года против повышения тарифов на электроэнергию. Юрий Манвелян, журналист независимого новостного сайта Epress.am, описал, как это происходило: «Священники были на стороне полиции и через полицейские громкоговорители призывали к спокойствию. Протестующие реагировали агрессивно. Когда церковники приходят на митинги и претендуют на влияние на общественную жизнь, люди злятся: “Вы думаете, мы забыли, кто вы есть? Занимайтесь и дальше своим бизнесом!”».
Юрий вспомнил только один случай, когда священник с успехом воздействовал на толпу, — в 2015 году в Гюмри после убийства целой армянской семьи российским военнослужащим епископ Микаэл Ачапахян смог остановить разгневанных жителей, направляющихся в сторону российской военной базы. «Микаэл Ачапахян, один из немногих харизматичных лидеров, является диссидентом в глазах церкви, — говорит Юлия Антонян, — наш католикос и президент никак не прокомментировали трагедию в Гюмри».
© Виктория Ломаско
Собирая материал в Ереване, я много раз слышала мнение, что главная роль армянской церкви — объединять армян.
«Влияние армянской церкви в армянских диаспорах очень сильно, — рассказал культуролог Вардан Джалоян, автор статьи «Церковь и мафия», — после геноцида и прихода советской власти церковь стала главным институтом для зарубежных армян. В самой Армении те, кто не был в составе Коммунистической партии, поголовно крестили детей. Это означало, что ребенок становился армянином. Нация и церковь часто отождествляются».
Степан Даниелян на вопрос о роли церкви в Армении и в Грузии ответил, что в грузинской конституции говорится про «роль церкви для Грузии», а в армянской — «про роль церкви для армянского народа». «У нас церковь вне территории, для нации», — подчеркнул Степан.
Вернувшись в Москву, я сходила в армянскую церковь. На воскресной службе в огромном Кафедральном соборе Преображения Господня посреди толпы прихожан я одна была не армянской национальности. Несколько раз, не предполагая присутствия посторонних, ко мне обращались на армянском.
В отличие от русских церквей, вокруг было полно молодежи. Модные молодые мужчины в хипстерских очках и с прическами во время молитв вставали на колени. Рядом со мной молилась большая компания парней, на вид шестнадцати-восемнадцати лет. Я попросила их объяснить смысл церковных церемоний — например, почему все стоят на коленях перед закрытым занавесом, — и один из них с готовностью объяснил. Парни сказали, что стараются ходить в церковь каждую неделю.
Многие пары были с маленькими детьми, многие пришли целыми семьями. И, когда несколько поколений армян окружали столы со свечками, это выглядело как иллюстрация к словам Вардана и Степана.
После службы я зашла в Армянский музей Москвы и культуры наций, находящийся на территории храмового комплекса. Постоянная экспозиция музея объединяет две темы: геноцид армян и отношения Армении с Россией. Названия стендов звучали так: «Резня армян в Киликии в 1909 году и реакция России», «Россия и сироты геноцида», «Геноцид армян глазами русского солдата», «Геноцид армян и русская поэзия», «На службе России». В музее присутствовали люди и других национальностей: присматривали за порядком русские секьюрити, а гардеробщица и уборщица были из Центральной Азии.
Найти верующих среди знакомых грузин оказалось легко. Вот фрагменты разговора с Марикой Силагадзе. Она родилась в Сухуми, живет в Тбилиси, работает гидом:
«В первый раз обращение к церкви у меня произошло в 1989 году, когда Грузия решила отделиться от Советского Союза. Мне шел 21-й год. Я была членом Коммунистической партии и реально верила в идею».
9 апреля Марика гостила у родственников в Тбилиси, которые не пустили ее на демонстрацию за независимость Грузии. На многотысячном митинге патриарх Илия II, зная, что готовится силовой разгон, призывал людей разойтись, но его не послушали. В город ввели части Советской армии, военные разогнали митингующих, применяя отравляющий газ и саперные лопатки. Погибло около двадцати участников митинга.
На следующее утро Марика отправилась на место трагедии: «На стенах домов были надписи “Коммунисты — убийцы”. Люди приносили свои партийные билеты, рвали и сжигали их. Это было опасно. Я осознавала, что меня могут посадить и выгнать отца с работы, но я тоже бросила в кучу свой партийный билет.
На 40-й день я первый раз пошла в церковь, чтобы поставить свечки за убитых на митинге. Случайно попала на песнопение и была удивлена: “Вау! Как красиво!” В церкви одновременно шла служба на четырех языках: грузинском, русском, абхазском и греческом. В русском хоре пело пятнадцать человек, а в грузинском только трое. Сзади меня грузинки обсуждали это: “Наш патриотизм только на словах…” Услышав эти слова, я сразу поднялась наверх в хор и сказала: “Я могу петь, хочу петь с вами”. Меня с радостью взяли».
Во время грузино-абхазской войны семья Марики не смогла вовремя выехать из Сухуми. На ее руках от инфаркта умирает отец. Вместе со своей мамой, сестрой и подругой Марика перебралась в Тбилиси, где малознакомые люди, пожалев беженцев, пустили их жить в свою пустую квартиру.
Однажды в городе Марика случайно столкнулась с батюшкой из сухумской церкви, в которой раньше пела: «Он понял, как мне плохо, объявил в своей церкви, что нужна помощь семье беженцев, узнал мой адрес и стал постоянно приходить — приносить еду и вещи. Принес нам на шестнадцатый этаж на своей спине шесть стульев. Это был самый настоящий батюшка.
Батюшка попросил меня сделать одну-единственную вещь — один раз прийти в церковь и постоять в хоре. Два месяца я стояла в хоре, но не пела. Через два месяца мне захотелось петь, я спела одну фразу и разрыдалась. “Что ты поешь?! У тебя вся жизнь рухнула, а ты поешь!” — подумала я. Со мной плакал весь хор, плакала вся церковь, остановилась служба, вышел батюшка и обнял меня. Я выплакала свое горе раз и навсегда и начала новую жизнь».
Сейчас Марика регулярно ходит в церковь, и у нее есть батюшка. К патриарху Грузии Илии II она относится с большим уважением. Одной из его серьезных заслуг Марика называет восстановление практически всех церквей и монастырей в Грузии. В монастырях, по ее словам, находят приют потенциальные самоубийцы, также туда за помощью могут обращаться наркоманы.
Самый большой собор в Грузии Цминда Самеба («Пресвятая Троица») был построен по настоянию патриарха. «Патриарх сказал, что мы наказаны за свои грехи, поэтому надо построить одну большую церковь во искупление вины, — объяснила Марика, — среди моих знакомых нет никого, кто бы не пожертвовал на строительство. Я с гордостью могу сказать своим детям, что мы тоже строили эту церковь. Это единственная в Грузии златоглавая церковь — символ того, что “мы упали, но мы встали”».
Цминда Самеба. Собор заложен в 1995 году, завершилось строительство в 2004 году
© Виктория Ломаско
«А что ты скажешь про разгром в центре Тбилиси ЛГБТ-митинга в 2013 году, когда на ЛГБТ-активистов и сочувствующих им напала толпа в 20—30 тысяч человек во главе со священниками?» — попыталась я смутить Марику.
«Если бы я знала заранее, то сказала бы батюшкам: “Сделаем коридор — будем держать свечи и молиться за души этих детей”, — отвечала Марика. — Если бить человека палкой по голове, разве он одумается? Это сделала религия, а между верой и религией очень большая разница. Я человек верующий, а не религиозный».
О влиянии Грузинской православной церкви на жизнь общества со мной поговорили феминистки Майя и Айя. Обе учатся на гендерных исследовательниц, Майя работает в ЛГБТ-организации Women’s Initiatives Supporting Group (WISG).
«У нас церковь — самая неконтролируемая в регионе. Ваша церковь подчиняется Путину, наша церковь сама независимый агент, — считает Майя, — наше государство старается создать демократическую атмосферу, но вынуждено торговаться с церковью. Ежегодно 25 миллионов лари (около 600 миллионов рублей) — это дотации церкви, компенсация за советский период. Никто не знает, на что тратятся деньги, они не отчитываются. Если спросишь, станешь врагом нации».
Мой рассказ про противостояние в московском парке Торфянка, где жители района уже больше года препятствуют строительству церкви, Майя и Айя прокомментировали так: «У нас здесь подобное невозможно! Даже самые радикальные активисты не могут активно противостоять церкви».
На вопрос про антиклерикальное искусство они ответили, что не знают в Грузии никаких художников, кроме Лии Уклебы, которые бы сделали откровенные высказывания о религии.
«Ваш Кирилл даже представить не может, какая власть у Илии II. Половина населения родилась при нем, он патриарх уже около сорока лет. В нашей церкви нет ни одного епископа, который не был бы назначен Илией II. Много мелких политических партий заявляет о своей любви к патриарху, но его интересуют только крупные властные игроки, — рассказывали Майя и Айя, — патриарх поддерживает и европеизацию, но хочет влиять на то, как будет проходить этот процесс. Он все время смотрит на тенденции в народе, если ему что-то выгодно, начинает это поддерживать с религиозной точки зрения.
Например, почти все в Грузии гомофобны, но очень многие женщины делают аборты — кто-то не предохраняется, потому что нет денег на презервативы, другие не знают о различных способах контрацепции. Поэтому священники постоянно делают гомофобные высказывания, но аборты особенно не трогают».
Картина грузинской художницы Лии Уклебы «Богородица с игрушечным пистолетом» (в народе картина прозвана «Богоматерь-самоубийца»), 2015 г. Картина вызвала агрессивные дискуссии в интернете и оскорбления художницы. Патриархия Грузии призвала к ответу университет Ильи, где была организована выставка художницы, однако в Грузии нет аналогов российским законам о «возбуждении ненависти либо вражды» и об «оскорблении религиозных чувств верующих».
© Лия Уклеба
Еще одна тбилисская феминистка Иа Бахтадзе, художница, переводчица и атеистка, показала мне свою любимую церковь Анчисхати.
«Это самая старая церковь в Тбилиси. Мой прапрадед был в Анчисхати главным священником, — рассказывала Иа, — я чувствовала там связь со своими родственниками, потому и ходила. Когда я подросла, то стала ощущать двойной стандарт со стороны церкви: для женщин — что надеть, какой макияж делать, а от мужчин ничего не требовалось. В церкви мне несколько раз делали замечания — “Прикройся, девушка”, один парень, мой ровесник, подошел и сказал: “Вынь руки из карманов, это неприлично”.
У нас церковь имеет особый статус. Многие молодые люди идут в церковь не по религиозным соображениям, а чтобы получить власть. В первую очередь — власть над женщинами. Церковь видит единственную роль для женщины в рождении и воспитании детей. Женщин, которые сделали аборт, церковники называют убийцами и говорят, что они должны гореть в аду. Очень многие клиники отказываются делать аборт после серьезных антиабортных кампаний церкви. Церковники также выступали против того, чтобы социальные службы забирали детей из семей, где есть домашнее насилие».
Еще Иа рассказала про вмешательство церкви в принятие закона «Об устранении всех форм дискриминации». Представители духовенства вместе с некоторыми политиками требовали убрать из закона упоминание о гендерной идентичности и сексуальной ориентации. Упоминания оставили, но закон не предполагает какое-либо наказание для нарушителей.
Показывая церковь, Иа вспомнила про одноименную икону Анчисхати (другое название — «Спас Нерукотворный»), хранящуюся в Государственном музее искусств Грузии. Патриарх Илия II настаивает, что эта икона — «настоящий Эдесский образ, который чудесно изобразился на полотне», и требует, чтобы икону вернули Грузинской православной церкви.
Вместе с Ией мы отправились к музею, на входе в который уже несколько лет разбит лагерь православных активистов. Несмотря на поздний вечер, мы застали дежурных и нескольких прохожих, молящихся большой копии иконы Анчисхати.
В последующие дни, бывая в центре, я специально проходила мимо Государственного музея — к иконе постоянно подходили приложиться, помолиться и поставить свечку обычные тбилисцы.
Молодая православная активистка, дежурившая в лагере, объяснила мне ситуацию: «Это так же как у вас церковь требует от Третьяковской галереи вернуть иконы. Мы молимся рядом с музеем с 2000 года — в музее много икон, и они не могут оставаться без молитв. Лагерь устроен в 2008 году. Дежурства длятся круглосуточно в любую погоду. Я дежурю по семь часов».
Другая, пожилая, дежурная сказала: «Иконы — это живые существа, их нельзя держать в музее». Она представилась художницей и заявила, что все ее знакомые художники и искусствоведы поддерживают требование патриарха вернуть иконы церкви.
Благодаря помощи знакомых мне удалось поговорить со священниками храма Святого Давида Гареджийского на горе Мтацминда — это один из самых известных храмов в Тбилиси.
Как православной журналистке из Москвы, мне показали часовню с намоленной водой (слезы св. Давида), но были разочарованы тем, что я ничего не знаю про московские церкви и про работающих там священников.
На вопросы согласился ответить отец Давид.
— Что происходило с грузинской церковью в советское время?
— В советское время в Тбилиси было только пять или шесть открытых церквей. В 1977 году, когда патриарх взошел на трон, было три епархии — сейчас за пятьдесят.
— Какие на сегодняшний день отношения между русской и грузинской церквями?
— В Грузии есть две группы священников: кто-то хочет сближаться с греческой церковью, но большинство — с русской церковью, так как это позиция патриарха.
— Прошло две недели с момента визита папы римского в Тбилиси. Я слышала, что стадион, где проходила встреча, был полупустым, а Союз православных родителей (самая радикальная православная организация Грузии) осудил Илию II за встречу с папой римским.
— Да, были плакаты наиболее радикальных людей «Не добро пожаловать!», но Илия II просто встретил папу римского как гостя Грузии.
— В чем выражается влияние грузинской церкви на светское общество?
— Патриарх всегда выступает против абортов. Многие врачи в клиниках отказались делать аборты и стали верующими. Все время патриарх открывает церкви, семинарии и академии, умножается число верующих и духовных людей. Каждый третий ребенок в семье — крестный патриарха, уже около 30 000 таких детей в Грузии.
— Многие считают, что сохранение в Грузии института девственности — это заслуга церкви. Как вы видите роль и положение грузинской женщины?
— Женщины должны слушаться родителей и церкви. Мы в церкви многим помогаем познакомиться и создать семью. А если какие-то женщины не вышли замуж, значит, им предлагали, но они не соглашались.
— Как вы прокомментируете разгон в 2013 году ЛГБТ-демонстрации в центре Тбилиси, когда разъяренную многотысячную толпу возглавили священники?
— В тот день была провокация. Я считаю, их не надо было бить. Их надо лечить, но не медикаментами, а в церкви. Это Европа заставляет, чтобы у нас были гей-парады.
