Почему венгры решили, что австрийцы хуже турок, и как трансильванские князья, подчинившиеся султану, оказались главными борцами за свободу
На протяжении всего XIX века в Венгрии шел процесс переосмысления истории раннего Нового времени и формирования национального мифа. Самым главным для венгров оказался вопрос о том, что необходимо было предпринять, чтобы воссоздать территориальное единство и государственный суверенитет Венгерского королевства, которое прекратило существовать в начале XVI века. И к концу XIX века многим стало казаться, что самое важное, что было сделано в этом направлении, — это антигабсбургские походы трансильванских князей и в первую очередь Освободительная война Ференца Ракоци начала XVIII века.
В 1526 году в Венгрии состоялась битва при Мохаче, которую венгерская армия проиграла османам. После этого Венгерское королевство оказалось разделенным на три части.
Центральная часть перешла под власть султана.
Северные, северо-западные и северо-восточные части королевства образовали так называемую Королевскую Венгрию, вошедшую в состав владений Австрийского дома — то есть оказались под властью династии Габсбургов. При этом Королевская Венгрия сохранила многие признаки собственной государственности. Габсбурги как венгерские короли отдельно короновались венгерской короной Святого Иштвана, а значит, формально и символически эта часть Венгрии оставалась отдельным королевством. В стране продолжали действовать основополагающие законы, определявшие характер и принципы государственного устройства. Сохранилось двухпалатное Государственное собрание, и никакой королевский указ не мог получить статус закона, если оно его не утвердило. Благодаря этому взаимоотношения политически полноправной части венгерского общества с центральной властью в большой степени основывались на договоре и поиске компромисса. На заседаниях Государственного собрания вотировались налоги, например именно сословия давали Габсбургам деньги на военные расходы, и шла постоянная полемика вокруг того, какие Венгрии нужны законы и государственные институты.
Наконец, третья часть Венгерского королевства обособилась и образовала Трансильванское княжество, признавшее вассальную зависимость от Османской империи, но в относительно мягкой форме: султан мог произвольно назначать и снимать выбранных сословиями князей, получал дань и требовал, чтобы трансильванская армия участвовала в его походах, но во внутреннюю жизнь княжества не вмешивался. В результате трансильванским князьям удалось сохранить княжеский двор, основу которого составляло политически сильное венгерское дворянство, собственное законодательство и венгерский язык: трансильванская политическая элита перешла в протестантизм, и венгерский язык (а не латынь, как у католиков) стал у них не только языком богослужения, но и образования, литературы и искусства. Таким образом, трансильванские князья смогли реализовать свою концепцию Венгрии, хотя и под властью османов.
Идея возрождения к жизни единой суверенной Венгрии никогда не теряла своей актуальности. При этом трансильванская политическая элита считала, что Османская Порта — меньшее зло, чем монархия Габсбургов, и венгерское государство нужно воссоздавать именно вокруг Трансильванского княжества.
В XVII веке начался период антигабсбургских походов трансильванских князей. В них личные амбиции политиков тесно переплетались с геополитическими интересами Габсбургов, Порты и различных групп внутри венгерской элиты. В 1604–1606 годах против Вены восстал прежде лояльный ей Иштван Бочкаи — венгерский дворянин из Трансильвании, в 1605-м избранный князем, — под знаменем защиты попираемых Габсбургами политических и религиозных прав. В 1620-е годы трансильванский князь Габор Бетлен трижды ходил походами на Венгрию и участвовал в Тридцатилетней войне на стороне противников Габсбургов — Евангелической унии, не скрывая, что действует в интересах султана. На рубеже 1670-х и 1680-х годов под свои знамена собрал недовольных венгерский дворянин Имре Тёкёли, обещавший османам передать под их власть всю Венгрию.
В целом то, что Габсбурги не ликвидировали остатки суверенитета венгерских сословий и на бумаге признали права протестантских конфессий, — несомненная заслуга такого раздражающего фактора, как Трансильвания.
В 1683 году войска султана (в составе которых были и части из Трансильвании) дошли до Вены и осадили ее, но объединившимся европейским государствам удалось ее отстоять, начать контрнаступление и в конце концов освободить от османов значительную часть Венгрии.
Трансильванское княжество перешло под власть Габсбургов. Теперь оно формально-юридически вновь составляло единое целое с Венгерским королевством, но управлялось из Вены: австрийцы навели там достаточно жесткий военно-фискальный порядок, часть политической элиты добровольно вернулась в католичество.
Форсирование централизации и наступление Контрреформации вызвали в Трансильвании недовольство. В 1703 году, когда, казалось, международная обстановка благоприятствовала этому, трансильванский князь Ференц II Ракоци поднял восстание. Вскоре оно переросло в широкое социальное движение — освободительную войну, которая продолжалась до 1711 года. Повстанцам удалось отвоевать значительные территории, но там им пришлось создавать институты централизованного государства и собирать с населения, изможденного войной, налоги, чтобы продолжать борьбу, так что они стали терять поддержку внутри страны; их расчет на широкую международную поддержку тоже не оправдался.
С другой стороны, Габсбурги поняли, что им следует пойти на уступки. В результате часть повстанцев во главе с генералом Шандором Каройи договорилась с Габсбургами о том, что война будет прекращена на условиях полной амнистии. По иронии, императора на переговорах представлял венгерский граф Янош Палфи.
Часть восставших сложила оружие, а наиболее непримиримые удалились в изгнание. Сам Ракоци отказался принять эти условия и нашел убежище в Турции. В Венгрии наступил период мирного развития и бесконфликтной интеграции в Габсбургскую монархию.
В конце XVIII — первой половине XIX века в страну стали проникать идеи Просвещения и раннего либерализма. Это вызвало усиление цензуры и достаточно подозрительное отношение к инакомыслию во всей монархии Габсбургов, но особенно в Венгрии — поскольку в Вене считали, что она всегда готова к новому восстанию.
Основная масса венгерского провинциального дворянства была с политической точки зрения апатичной. Но к рубежу XVIII–XIX веков в стране сформировалась узкая прослойка образованных дворян, которые, будучи в целом лояльными Австрийскому дому, активно участвовали в политической жизни: и на местах, и в Государственном собрании они спорили о насущных социальных реформах, улучшении благосостояния народа, культурном развитии страны и нации. Всю первую половину XIX века они постоянно обсуждали, что в Западной Европе богатеет предпринимательский класс и благодаря ему развиваются промышленность, общество и культура, а в Венгрии процветает феодализм и многочисленные препоны не дают развиваться промышленности и торговле. Кроме Государственного собрания эти вопросы обсуждались в так называемых казино — аристократических клубах, куда приходили в первую очередь для разговоров о политике, аристократических салонах и в клубах-читальнях, куда присылали столичные газеты. В среде этих людей пришедшие с Запада либеральные идеи нашли благодатную почву.
В марте 1848 года, когда в европейских столицах друг за другом стали подниматься волнения, в Вену пришло известие о том, что в Пеште люди тоже выходят на улицы, требуя ввести буржуазные свободы. В ответ на это Габсбурги, не имея другого выхода, санкционировали практически все буржуазные преобразования — приняв так называемые апрельские законы. Но вскоре во всей Европе началось наступление контрреволюции, и венский двор, заручившись поддержкой русского царя, приступил к расправе над революцией; армия начала наводить порядок. Революция в Венгрии переросла в национально-освободительную войну, одним из кульминационных моментов которой стало низложение Габсбургов: революционное правительство в изгнании формально разорвало отношения страны с династией, которая к этому времени правила Венгрией уже 300 лет.
В конце концов революция была подавлена, боевых революционных генералов казнили. Исторически сложившиеся различия в управлении разными территориями Австрийской империи были отменены, вся власть сосредоточилась в Вене, а исполнительные полномочия на местах передали правительственным комиссарам.
Так продолжалось до начала 1860-х годов, а затем снова начались конституционные эксперименты и поиск решений, которые могли бы устроить все стороны. В 1867 году этот процесс завершился соглашением: Австрийская империя превратилась в так называемую дуалистическую Австро-Венгерскую монархию, разделенную на две части: с одной стороны — земли австрийской имперской короны, с другой — земли короны Святого Иштвана (Венгрия, воссоединенная с Трансильванией, и «ассоциированное» с ней Королевство Хорватия и Славония). Во главе обеих частей по-прежнему стоял один император-король.
В рамках этого двуединого государства венгры получили максимально возможный суверенитет, и политически активная часть общества занялась обустройством венгерского государства.
Параллельно со строительством государства происходило активное исследование национальной истории и в том числе поиск ее национального смысла.
Тут нужно помнить, что на территории Венгрии находилось множество народов, сохранивших свои традиции и языки, и все они требовали для себя практически того же, чего венгры добились от венского двора. Но либералы XIX века считали, что правом на суверенитет обладают только крупные народы, имеющие собственную государственно-политическую традицию. В венгерском контексте это были этнические мадьяры, утверждавшие, что они являются носителями наиболее развитой культуры и языка и что именно они создали страну и потому являются гарантами ее свободного и справедливого устройства и территориального единства. По закону о национальностях, с одной стороны, все подданные королевства составляли единую политическую венгерскую нацию, с другой — немадьярские народы могли реализовывать национальные чаяния (использование родного языка, объединение в культурно-просветительские общества и т. п.), но без получения прав коллективных субъектов — то есть они, например, не могли создать автономный округ по национальному признаку.
В результате венгерские историки сформировали такую конструкцию.
Главной целью национальной истории с 1526 года было воссоздание территориального единства Венгрии. В 1867 году эта цель была наконец достигнута. Главным угнетателем и душителем венгерской свободы была Вена — поскольку, получив территории и материальные и людские ресурсы, двор мало заботился о том, чтобы изгнать османов. Фактически Габсбурги были еще большим злом, чем османы. Главными поборниками венгерской свободы и венгерского воссоединения были трансильванские князья с их антигабсбургскими походами. А самым важным эпизодом этой борьбы — Освободительная война под предводительством Ракоци.
Конечно, это в известной мере парадоксальная ситуация: именно Габсбурги создали такой духовный и политический климат, который позволил элите обвинять их во всех грехах, при этом продолжая быть составной частью их государства.
Образ героических движений, которые боролись за воплощение той Венгрии, которой удалось состояться только в 1867 году, формировался не только в научной, но и в популярной и художественной литературе, а в 1890-е годы также пропагандировался в рамках празднования Миллениума — масштабных торжеств по случаю тысячелетнего юбилея прихода мадьярских племен в бассейн Карпат. Интересно, что политики и ученые использовали для обозначения венгров, занимавших в этой борьбе разные стороны, те же названия, которые были в ходу во времена освободительных походов: борцов с габсбургским абсолютизмом называли куруцами (согласно самой распространенной версии, это слово происходит от crux — «крест»), а прислужников Габсбургов — лабанцами, словом, которое носило презрительный оттенок. Венгерский историк (а также поэт и политик) Калман Тали не столько от недостатка материалов, сколько от избытка восторга перед героями прошлого сам сочинил «песни куруцев» и опубликовал их в качестве сенсационных находок. Подделку обнаружили только после его смерти.
Конечно, несмотря на то, что после заключения соглашения 1867 года страна обладала достаточно большой степенью независимости, в обществе сохранялось разделение: те, кто требовал полной, стопроцентной государственной свободы и суверенитета, считали себя наследниками куруцев — и клеймили как габсбургианцев тех, кто полагал, что в стране удалось создать достаточно стабильную систему и в ближайшее время лучше развивать ее и использовать все ее возможности. Поэтому отсылки к освободительным войнам постоянно всплывали в публичном дискурсе и память о них оставалась далеко от чисто научной сферы.
В 1906 году в Венгрию из Турции торжественно перевезли останки Ференца Ракоци. Его перезахоронили в кафедральном соборе город Кашша (сегодня это Кошице на территории Словакии) со всеми почестями, национальными штандартами и венками от политических партий. И когда в 1913 году молодой историк Дюла Секфю выпустил книгу «Ракоци в изгнании», где показал князя дряхлым стариком, который живет в эмиграции (на самом деле тот покинул родину, когда ему было 35 лет) и пишет в Венгрию письма, чтобы пробудить там оппозиционные настроения, но совершенно никому не нужен, разразился скандал: Секфю подвергся остракизму, и это чудом не сломало ему карьеру.
Интересно, что после Второй мировой войны, когда в Венгрии к власти пришли коммунисты, а страна стала частью Восточного блока, новая официальная идеология инкорпорировала трансильванских князей с их освободительными походами в свою теорию классовой борьбы, представив это как национально-освободительную борьбу против иноземных угнетателей, а из вождей антигабсбургских движений сделав предшественников революционеров 1848 года и коммунистов XX столетия.