postnauka.ru (21.12.2016)
Каролингская культура — по-настоящему книжная культура. Со времен поздней Античности в VI, VII и X веках мы не наблюдаем ничего даже близко подобного тому, что наблюдаем во второй половине VIII — IX веке в отношении книги: в том, какую роль книга занимает в культуре, какие сложные коммуникации выстраиваются вокруг книги, в какие процессы она вовлечена и так далее. Интерес к книге в Каролингскую эпоху с гораздо общими, базовыми, сущностными вещами для Каролингской эпохи. Я имею в виду государственную идеологию, которая складывается к концу VIII века, в первой половине IX века она вполне себя являет выраженно миру того времени.
Речь о том, что при дворе Карла, в кругу его ближайшего окружения, к концу VIII века постепенно утверждается представление о том, что Каролингская империя — это последняя империя, в сущности это империя конца времен. И ее главная принципиальная задача заключается в том, чтобы предуготовить мир, предуготовить подданных, которых эта империя объединяет ко второму пришествию, к Страшному суду. Что значит предуготовить? Утвердить их в христианской вере, сделать так, чтобы как можно больше людей исповедовало христианство, разделяло христианские взгляды, было готово к главному событию в земной истории. Соответственно, главным инструментом, основанием, камнем, если хотите, который лежал в основании этого фундамента, была Библия.
Главное заключается в том, что в какой-то момент в кругах каролингских элит складывается представление о том, что нужно добиться как можно более правильного понимания смысла этого главного текста в истории человечества. Для этого нужно было в достаточной мере освоить латынь. Латынь все-таки в VIII столетии не была языком, конечно, мертвым: ею пользовались, было достаточно много людей, которые говорили на латыни, которые писали на латыни, но все-таки это был язык умирающий, скажем так. Хотя она умирала еще несколько столетий поле эпохи Каролингов, но тем не менее. Знаменитая Страсбургская клятва, которую Карл II Лысый и Людовик II Немецкий принесли друг другу, клянясь друг другу в верности, была произнесена не на латыни, а на старофранцузском и старонемецком языках, ровно для того, чтобы воины, которые стояли за их спинами, понимали суть этой клятвы. Это о многом говорит, и это очень важное явление.
Так вот, нужно было освоить латынь. И Карл начал с азов, с того, что привел в свою империю, к своему двору учителей, которые были способны написать правильные, нормальные, доступные, понятные учебники по грамматике, которые могли бы учить, могли бы объяснять, могли бы натаскивать в латыни в самом широком смысле слова. Отсюда вытекают всякие другие вещи, отсюда вытекает интерес к латыни, который, в общем-то, трансформируется в интерес к латинской литературе, потому что как можно выучить латынь? Только лишь заучив правила? Нет, ничего подобного. Нужно было начитывать определенный круг текстов, нужно было набирать лексику, нужно было понимать, как этот язык жил. Не то, как он живет сейчас, потому что каролингская латынь все-таки другая, чем классическая. А нужно было понимать ту латынь, на которой писал и святой Иероним, и те, кто был до него, прежде всего те, для кого этот язык был родным. Нужно было изучать этот язык с помощью книг. И в какой-то момент возникает понимание того, что для этого годится почти любая литература, написанная на латыни. И с этим связан такой всплеск интереса к латинской литературе в Каролингскую эпоху.
Вдруг мы видим, как из монастырей, из каких-то старых собраний, непонятно откуда вынимаются старые, истлевшие рукописи. Они переписываются, копируются, тиражируются, распространяются, изучаются, заучиваются, комбинируются. Каролингские эрудиты пробуют творить, подражать своим античным предшественникам, пробуют писать так же, как они это делали, пробуют сочинять так же, как они это делали, использовать их фразы, их слова, заимствовать их языковые конструкции, чтобы описывать собственную реальность либо сочинять литературные произведения. Это объясняет, почему в конце VIII и особенно в IX веке мы видим огромное количество переписанных, скопированных и сохраненных латинских текстов. Это же известная вещь, что почти всегда самая ранняя рукопись какого-нибудь видного античного писателя датируется Каролингской эпохой. Совсем немного, почти ничего не осталось от эпохи предшествующей.
Рукописей осталось мало от V — середины VIII века, может быть, несколько сотен манускриптов всего лишь. А вот от середины VIII до конца IX века их уже несколько тысяч. Это в разы больше, чем до того. С другой стороны, пришло понимание того, что для этого годится практически любая аутентичная латинская книга, любое аутентичное латинское сочинение, в котором может быть крупица знания — не в смысле морального знания, а в смысле филологического, лингвистического. Там может быть какое-то слово, которого нет в других текстах, но которое можно забрать и использовать. Там есть, например, какое-то выражение, в рамках которого это слово трансформируется и обретает новые смыслы, и это тоже важно запомнить и понять, потому что это в конечном счете работает на сверхзадачу, на то, чтобы понимать разные уровни смыслов главного текста, главной книги — Библии.
В Каролингскую эпоху существует представление, что текст имеет три уровня смыслов: смысл буквальный, смысл символический и смысл тайный. Смысл буквальный — это проще всего, это многим понятно, многим доступно. Смысл символический требует некоторой подготовки, чтобы уметь прочитывать все это. А смысл тайный — анагога, как его называли иногда по-гречески, — постигать могли лишь немногие. Для этого нужно было много знать и прежде всего блестяще владеть латынью.
Именно поэтому в Каролингскую эпоху переписывают не только Отцов Церкви, латинских историков и писателей, но и тексты, с моральной точки зрения не очень, наверное, подходящие, например «Метаморфозы» Овидия, какие-то достаточно откровенные вещи, с одной стороны, а с другой стороны, в Каролингскую эпоху сохранилась, была переписана кулинарная книга Габия Апиция. Казалось бы, для чего это сделано? А рукопись блестяще исполнена Лупом Ферьерским, он ее переписал для Карла II Лысого. Рукопись вообще не имеет никакого отношения ни к философии, ни к науке, ни к чему, но она имеет отношение к языку, потому что в этом тексте тоже могли быть какие-то крупицы полезного знания. Такие вещи многое объясняют в каролингской культуре. В итоге появляются блестящие латинисты, люди, которые отлично владеют языком: Алкуин, Теодульф Орлеанский, Эйнхард, Луп Ферьерский, многие другие, которые способны создавать собственные оригинальные тексты, писать собственные книги.
И вообще книга для них становится в известном смысле предметом культа: ее любят, ее хотят, ее ищут, ее покупают, ее воруют, чтобы ею обладать, ее дарят. Это же феномен, который в предшествующую эпоху почти не прослеживается, мы почти ничего об этом не знаем. А в Каролингскую эпоху подарок в виде книги, в виде красиво исполненного манускрипта государю — это важная вещь, это некий ритуал, и это тоже много говорит о каролингской культуре, гораздо более, чем многие-многие другие вещи. Со стремлением как можно лучше понимать текст связано и другое очень важное явление в каролингской культуре — появление нового почерка, который больше известен как каролингский минускул. Это очень ясное, понятное письмо, которое приходит на смену самым разным способам писать, унаследованным от предшествующего времени, далеко не всегда понятным, трудным, визуально сложным для восприятия.
В Каролингскую эпоху текст в буквальном смысле слова обретает ясность, он становится физически понятным, вы можете разбирать слова, вам не требуется много времени, чтобы разбирать буквы. Вы не тратите сил на то, чтобы читать текст, а вы тратите его на то, чтобы понимать текст. Это тоже совершенно другое явление. Этот шрифт оказался страшно популярным, и им пользовались на протяжении столетий. Многие шрифты основывались на его базе, вплоть до современного шрифта Times New Roman, которым мы пользуемся в своих компьютерах. То есть это вещь, конечно, важная, безусловно.
Кроме того, книга в какой-то момент стала платформой, на которой отрабатывались новые формы взаимодействия между людьми. Например, в Каролингскую эпоху, прежде всего с первой четверти IX века и дальше, в каролингских монастырях начинают создаваться блестяще иллюстрированные кодексы. Текст сопровождается не просто какой-то одной или двумя картинками, вполне традиционными для предшествующей эпохи (например, изображением Давида в начале Псалтыри или изображением Христа, евангелистов в начале Евангелия или и тех и других), а рядом изображений, которые несут совершенно определенный месседж, который создатели этого визуального ряда вкладывают и отправляют читателю, своему главному читателю, прежде всего королю, тому, кому эта книга адресована, кому она дарится.
Мы не всегда способны правильно прочитать этот язык, но если эта коммуникация осуществлялась, если эти книги преподносились в дар, например, каролингскому монарху, то это означает одно: эти люди были готовы к тому, чтобы это прочитать, они понимали, как это делать, они понимали, какой месседж заложен в эту книгу, где есть и текст, и иллюстрации, понимали, какой урок им хотят преподнести. Это, конечно, удивительная вещь — этот инструмент визуального языка, который ложится на письменный текст, который взаимодействует с письменным текстом и составляет удивительный культурный симбиоз.
http://www.youtube.com/v/k0LhkPRyXFg
