Какую роль отведут Тегерану в урегулировании армяно-азербайджанского конфликта
Во-первых, эта древняя страна, выстоявшая в жесточайших условиях организованных из-за океана против нее санкций, на современном этапе является одним из ключевых игроков как в Ближневосточном регионе, так и на просторах Центральной Азии в целом («Указующий перс»).
Во-вторых, в некотором смысле антагонист Ирана в Закавказье – Турция, роль которой в разрешении упомянутого конфликта как раз несколько переоценена, в том числе и ею самой. Ибо в стремлении реализовать глобальные геополитические амбиции, простирающиеся от ливийской пустыни до Центральной Азии и Закавказья, Анкара явно не соизмеряет желаемое с действительным, чем-то напоминая Польшу в преддверии Второй мировой войны, мечтавшую о реставрации Речи Посполитой от моря до моря, что входило в жесткий конфликт с ее потенциалом и в конечном счете привело Варшаву к катастрофе.
Впрочем, Реджеп Тайип Эрдоган – не маршал Рыдз-Смиглы. И есть надежда на соизмеримость жесткой риторики турецкого лидера с осознанием подлинных возможностей его страны (вспомним Збигнева Бжезинского) на великой шахматной доске. Другое дело, что военный эксперт Алексей Леонков справедливо сравнил Турцию с перчаткой, надетой на чью-то руку. По его словам, в Закавказье Анкара отстаивает традиционные интересы Великобритании, которая ставит перед собой цель изолировать Иран.
В-третьих, на данном этапе урегулирования конфликта несравненно более, нежели Эрдоган, острожный иранский президент Хасан Рухани способен несколько сгладить агрессивную риторику импульсивного коллеги. Соответственно его участие в переговорном процессе и даже в перспективе реанимации армяно-азербайджанских отношений выглядит положительным.
Опыт трехстороннего диалога по Сирии (речь о сочинском саммите 2017 года) свидетельствует, с одной стороны, о способности названных держав договариваться по сложным вопросам, с другой – лишний раз подчеркивает роль Тегерана в регионе.
Основой танкового парка вооруженных сил Турции являются М-60, приобретенные в начале девяностых. Спустя десятилетие при помощи израильтян эти машины прошли модернизацию – проект Sabra. Кроме того, на вооружении турецких ВС состоит порядка 350 немецких машин Leopard-2.
В распоряжении Ирана также имеются М-60, но они устаревших моделей и были приобретены еще при шахе. Основным и, пожалуй, самым перспективным иранским танком является Karrar, весьма напоминающий внешне Т-90 МС. Он был впервые показан в 2017 году и, по словам экспертов, смог появиться на свет благодаря российским наработкам.
Так или иначе из-за ограниченных производственных мощностей иранской промышленности вряд ли данных машин будет выпущено в достаточном количестве. Но это пока. Кроме того, в Иране осуществляется модернизация Т-72, закупленных в 90-е у России и Белоруссии и доведенных до уровня Karrar. Еще ранее на базе упомянутых Т-72 иранские специалисты создали танк Zulfikar и прошедшие модернизацию Zulfikar-2, Zulfikar-3.
ВВС Ирана располагают тяжелыми беспилотниками собственного производства, они способны нести 227-килограммовые бомбы. На вооружении Ирана состоит истребитель четвертого поколения Kowsar, прототипом которого является существенно устаревший F-5E. Однако иранский самолет оснащен современной электроникой и радаром. Его нельзя назвать копией американской машины, о чем свидетельствуют в том числе и западные аналитики. Еще ранее в Иране был разработан и принят на вооружение истребитель Azarakhsh. Проблема у него та же, что и у китайцев, – отсутствие двигателя, на современном этапе поставляемого Россией. Интересно также, что в Иране активно ведутся работы по созданию истребителя пятого поколения Qaher F-313.
На сегодня основа ВВС Турции – истребители F-16, что посильнее иранской авиации. То же самое можно сказать о турецких системах ПВО, оснащенных С-400 и по своим тактико-техническим характеристикам превосходящих иранские ЗРК Bavar-373.
Но Иран – страна, устремленная в будущее. И в этом плане ее уместно сравнивать с Китаем, армия которого еще четверть века назад мало кем из аналитиков воспринималась серьезно. Во всяком случае с точки зрения неядерной составляющей. Да и конфликт с Вьетнамом 1979 года не прибавил ей дивидендов. Однако не прошло и тридцати лет, как боевая мощь НОАК существенным образом возросла. Растет она и у Ирана. Взять упомянутые ЗРК Bavar-373, не уступающие, по мнению ряда специалистов, С-300.
Принятая же в Иране система школьного образования (вспомним слова Отто фон Бисмарка: «Германию создал учитель») свидетельствует о понимании Тегераном очевидного. Суверенитет может сохранить государство с мощным научно-производственным потенциалом, над чем персы сейчас активно работают и на что не жалеют денег («Иран превзошел Россию в грамотности»).
Проосманские амбиции Эрдогана, не совпадающие с геополитическими представлениями Вашингтона о роли Турции в Ближневосточном регионе, гипотетически могут привести к свертыванию военного сотрудничества с ним как со стороны России, так и со стороны США, ФРГ и Израиля. Это существенно ослабит военный потенциал Анкары, во всяком случае заставив ее ограничить сферу своего влияния. А тесное военно-техническое сотрудничество с Лондоном вряд ли способно удовлетворить растущие запросы турецкого ВПК, если не считать совместный проект по созданию истребителя пятого поколения TF-X.
На этом фоне роль Ирана как серьезного игрока на перспективу принимается во внимание Москвой и Пекином, о чем свидетельствуют трехсторонние военно-морские учения «Пояс морской безопасности», проводившиеся в 2019 году. Они демонстрируют, с одной стороны, благополучное преодоление Ираном навязанной ему усилиями США международной изоляции, с другой – геополитические амбиции Тегерана могут найти по меньшей мере понимание со стороны Китая и России.
Наконец, еще одна важная составляющая затронутой здесь военной тематики. В нынешнем году заканчивается введенное против Ирана эмбарго на поставку вооружений. Так что мы вправе предполагать существенный рост военной мощи Ирана в ближайшее десятилетие за счет поставляемых из Китая и России вооружений.
В минувшем году Пекин и Тегеран согласовывали рассчитанную на четверть века «дорожную карту» стратегического сотрудничества. Поднебесная готова вложиться в развитие нефтегазовой и нефтехимической отрасли иранской экономики. Напомню, что реализация глобального проекта «Один пояс – один путь» затрагивает в том числе и Иран. И для обеспечения безопасности этого пояса Пекин заинтересован в установлении мира на карабахской земле, что немыслимо в полной мере без участия Тегерана.
Упомянутая «дорожная карта», к которой, если не ошибаюсь, готова присоединиться Россия, была дополнена военной составляющей. В ней, по словам востоковеда Владимира Сажина, неограниченный доступ российских и китайских военных самолетов к иранским авиабазам, боевых кораблей к портам. Подобный расклад фактически исключает даже гипотетическую возможность агрессии США или Израиля против Ирана. В соглашении речь также идет о развертывании в Иране С-400 и РЭБ с целью нейтрализации систем НАТО C4ISR.
Проект документа вызывает довольно неоднозначную реакцию в самом Иране. Отчасти дело в имперском, выкованном веками сознании персов. Оное немыслимо без мессианской идеи – иранцы видят себя центром исламского мира. Соответственно имперское миросозерцание слабо стыкуется с созданием иностранных военных баз на своей территории.
Впрочем, существуют и более приземленные причины недовольства некоторой части иранского общества упомянутым соглашением. Местные производители опасаются конкуренции со стороны более дешевых китайских товаров. Да и перспективы размещения на персидской земле китайской военной инфраструктуры с возможностью в будущем развертывания подразделений НОАК в горах Загроса также не встречает сочувствия среди некоторой части иранского общества. Поговаривают даже не о равноправном сотрудничестве Тегерана и Пекина, а об установлении протектората со стороны последнего, что, разумеется, видится маловероятным.
Повторюсь, Иран в Закавказье выполняет в определенном смысле роль антагониста Турции. Во-первых, взятый Эрдоганом курс на исламизацию страны: зримым маркером здесь стало лишение музейного статуса и превращение в мечеть христианской святыни собора Святой Софии – может, по меньшей мере в обозримом будущем, создать напряжение между шиитским и суннитским миром.
Точкой противостояния мне видится Ирак, где конфликтов на религиозной почве хватает и по отношению к которым Тегеран и Анкара не могут остаться в стороне. Для Ирака эта проблема стоит достаточно остро. Аналитик Икрам Нур пишет: «Война с ИГ официально завершена. И шиитское ополчение Ирака, насчитывающее в своих рядах 140 тысяч человек, осталось не у дел». Эти бойцы скорее постараются выгодно продать свои умения, чем вернуться к непривычной им мирной жизни.
Вооруженных суннитов там также хватает.
Во-вторых, Азербайджан слишком слаб, чтобы играть сколь-нибудь существенную роль в Закавказье, являясь, если следовать терминологии выдающегося мыслителя Вадима Цымбурского, лимитрофом. Усиление же Турции приведет к ее нависанию над Ираном не только с северо-запада, ибо следует принимать во внимание претензии Анкары на северную часть Ирака, но и с севера – со стороны Азербайджана. И здесь сближаются интересы Тегерана и Москвы по нивелированию проникновения турок в регион в рамках претворения в жизнь идей пантюркизма и реализации концепции Великого Турана. В этом не заинтересованы ни Владимир Путин, ни Рухани.
В-третьих, Иран имеет собственные интересы на Кавказе в силу стремления позиционировать себя в качестве центра исламской цивилизации. Недаром в известном письме Михаилу Горбачеву аятолла Хомейни назвал свою страну самым могущественным оплотом исламского мира.
У этого стремления есть и сугубо политическое измерение. Ислам неотделим от политики. Безусловно, на современном этапе в отличие от Хомейни нынешнее руководство Ирана не декларирует экспорт исламской революции как альтернативу социалистической и капиталистической моделям. Тем не менее, по словам востоковеда Нины Мамедовой, «Иран не отказывается теоретически от ориентации на исламские страны, при этом старается делать акценты на общие исламские принципы, не отделяющие шиитский Иран от других мусульманских стран».
В данном случае нужно принимать во внимание, что научные и социально-экономические достижения Ирана способны в будущем превратить ее в центр притяжения для мусульманской уммы. Если же говорить более предметно, я допускаю, что в перспективе Иран сделает ставку на шиитское большинство в Азербайджане. Не для аннексии последнего, нет, а для выстраивания более дружественных отношений с ним и нивелирования сепаратистских тенденций со стороны проживающих в северном Иране азербайджанцев.
На современном этапе Азербайджан – вполне светское государство с европеизированной, несмотря на все симпатии к Турции, интеллигенцией. Но таковым ведь был в известной мере и Иран при шахе. Но его облик с приходом к власти Хомейни в кратчайшие сроки и радикальным образом изменился. Впрочем, с исламом в Азербайджане все не так просто.
Несколько лет назад Ильхам Алиев написал статью об исламской солидарности, приведя в качестве примера Пакистан, Саудовскую Аравию и, разумеется, Турцию. Демонстрируемые симпатии к суннитам – в Азербайджане их в сравнении с шиитами порядка 40 процентов – понятны. Тесно сотрудничающий с Израилем Азербайджан пытается несколько дистанцироваться от Ирана, с одной стороны – более лояльного по отношению к Армении, с другой – не признающего за Израилем право на существование. Хотя нынешнее руководство Ирана не позволяет себе столь жесткой антиизраильской риторики, свойственной, например, Махмуду Ахмадинежаду.
По словам эксперта Али Аббасова: «Для сегодняшней азербайджанской элиты тюркский национализм гораздо важнее шиитской солидарности с Ираном. Алиеву хотелось бы стать частью большого суннитского мира с такими нефтедобывающими странами, как Катар, Объединенные Арабские Эмираты и Кувейт, которые являются крупнейшими союзниками западного мира».
Небольшая ремарка к приведенной цитате. Катар представляет собой не только богатую благодаря экспорту нефти страну, но и, по расхожему мнению, спонсора мирового терроризма. Кто об этом только не пишет, начиная от Евгения Сатановского и заканчивая Дональдом Трампом. Кстати сказать, в статье Алиева присутствует взрывоопасный тренд: «Нынешнее армянское государство также было создано на исконных землях Азербайджана».
Надо полагать, что Эрдоган с пониманием отнесся к данной сентенции. Ибо она под стать его проосманским амбициям. В этой связи поддержка Ираном, равно как и Россией, Армении становится гарантом стабильности в регионе и барьером на пути реализации агрессивных намерений Анкары и Баку. Полагаю, что Алиев будет следовать по пути балансирования между Турцией и Ираном, попутно стараясь не лишиться дивидендов от выгодных ему экономических связей с Россией. Да и с персами ему ссориться не с руки.
Не менее точно сформулировал роль Ирана в регионе американский политолог Роберт Каплан, согласно которому Иран – осевое государство Ближнего Востока.
Упомянутый здесь Бжезинский следующим образом определял роль Ирана. После распада СССР «Турция и Иран заняты установлением некоторой степени влияния в каспийско-среднеазиатском регионе, используя потерю Россией своей власти». Но Москва свою власть на Кавказе реанимировала, в чем отдают себе отчет в Тегеране, но вряд ли в полной мере в Анкаре.
По мнению аналитиков, на современном этапе на Кавказе выстраивается два вектора: «Север – Юг», состоящий из России и Армении, а также «Запад – Восток», представляющий собой триумвират Турции, Грузии и Азербайджана с очевидным доминированием первой. Иран, вероятнее всего, примкнет к первому центру силы, который вдобавок ко всему пользуется поддержкой Китая.
Иран понимает, что нестабильность в Закавказье, немыслимая без чрезмерной активности там Турции, может сдетонировать и в Средней Азии. Например, реанимировать киргизско-узбекский пограничный конфликт, что поставит под угрозу экономические интересы в регионе не только Ирана, но также России и Китая. Таким образом, сама логика событий требует от Тегерана более активных усилий наряду с Россией по урегулированию обстановки в Нагорном Карабахе.
