Среди множества заявлений, связанных со 100-летием революции и восстановления патриаршества, практически незамеченным осталось одно высказывание патриарха Кирилла. Эти слова главы РПЦ прозвучали на приеме 5 декабря с.г. в трапезных палатах московского храма Христа Спасителя и касались права Церкви давать оценки текущей политике властей. Патриарха слушали представители российской власти, в том числе третий человек в государстве – спикер верхней палаты парламента Валентина Матвиенко.
Глава РПЦ рассуждал о том, что в адрес Православной церкви часто звучат обвинения в том, что она не уберегла от краха монархию в феврале 1917 года, хотя должна была быть опорой для «Божьих помазанников». По мнению патриарха, во всем виновато подчинение Церкви непосредственной власти российских императоров и, как следствие, отсутствие независимости в поступках и высказываниях.
«К сожалению, Церковь, лишенная патриаршего возглавления и подчиненная государству, была лишена всякой возможности давать свою оценку происходящему в стране, – сказал лидер РПЦ священнослужителям и политикам. – Священники могли говорить о личной, семейной жизни человека, но никто из священников, включая высшее духовенство, не имел права давать оценку происходящему в стране, потому что главой Церкви был государь император, и только он мог давать эти оценки. Это привело к тому, что, когда разнонаправленные политические силы начали действовать на разрыв страны, Церковь не могла сделать ничего, потому что она была полностью лишена этого права. В этом смысле отсутствие канонического управления Церковью привело в определенной мере к катастрофическим последствиям. И когда не очень доброжелательные по отношению к Церкви критики говорят, что и вы виноваты в том, что произошло, мы сознаем: да, здесь есть вина Церкви, но она происходит не от природы Церкви, а от тех совершенно неправильных условий, в которых более 200 лет находилась Церковь».
Мысль патриарха завершается на этой исторической проблеме, однако напрашивается логический вывод. 100 лет назад патриаршество было восстановлено, тем самым Церковь обрела самоуправление и, следовательно, возможность со стороны критиковать неправильные, с ее точки зрения, действия властей в тот или иной исторический период. Разумеется, не следует ждать свободы высказывания в те времена, когда свободы не было в стране в целом. Можно сказать, что только после 1988 года, когда празднование тысячелетия крещения Руси ознаменовало освобождение религии в СССР, для Русской православной церкви, как и для всей страны, появилась возможность выражать свою позицию без оглядки на власть имущих.
И что же мы видим? Как и во времена исторического материализма, Московский патриархат, образно выражаясь, «колеблется вместе с линией партии». В президентство Дмитрия Медведева патриарх Кирилл вслед за Кремлем подхватывает тему модернизации, а в 2012 году, в новых политических условиях, обрушивается на ту же самую модернизацию и превозносит ценности консерватизма – в соответствии с повесткой дня, заданной опять же Кремлем. Когда это необходимо, глава РПЦ переступает даже через красную линию, которая многие годы удерживала московских патриархов от встречи с римскими понтификами. Когда России объявляют санкции, представители РПЦ рассуждают об их благотворном влиянии на отечественную экономику и вообще призывают россиян к самоограничению.
Протоиерей Всеволод Чаплин еще несколько лет назад был значимым функционером Московского патриархата и только после увольнения из синодального отдела получил возможность публично оценить степень свободы Церкви. «НГР» спросили священнослужителя, есть ли у РПЦ в настоящее время возможности давать независимую и адекватную оценку политике российских властей. «Возможности есть, но они используются не в полную силу, – ответил Чаплин. – Сказывается инерция советского трепета перед информированными чиновниками, сказывается и боязнь потерять спокойную жизнь, кое-какие практические преференции. А вот народ ждет ясного, профетического слова Церкви. По поводу всевластия олигархов и чиновников, даже мелких. По поводу «слива» наших людей в Украине. По поводу несправедливостей, доставшихся нам в наследство от 90-х годов. По поводу сомнительной личной жизни политиков и государственных деятелей – какая у них, кстати, вообще может быть личная жизнь? Священники обо всем этом говорят в трапезных – но на публике молчат».
Ведущий научный сотрудник Центра по изучению проблем религии и общества Института Европы РАН Роман Лункин считает, что служители Церкви в принципе располагают свободой высказывания – но пользуются этой возможностью в зависимости от разных обстоятельств. «Когда говорят о том, как Церковь может давать оценку действиям властей, то обязательно имеется в виду ее оппозиционный потенциал, – уточняет религиовед. – В реальности у иерархов есть все возможности для критики органов власти и отдельных политиков. Редко, но бывают случаи, когда епископы критикуют мэров и губернаторов, но те, как правило, дружат с РПЦ как с идейной основой власти в России. С правительством у Патриархии постоянно идет сложный политический торг вокруг недвижимости, образования, поддержки социальных проектов. Где-то Церковь критикует министров, где-то это невыгодно».
По мнению Всеволода Чаплина, там, где церковные верхи не могут, низы очень даже хотят. О проблемах «все больше говорят в Интернете, вместе с православной общественностью». «Вот эти голоса и формируют новую, незабюрократизированную общественную позицию Церкви. На фоне молчания или слишком вежливых, слишком политкорректных фраз большинства церковных чиновников. Но, увы, пока режиссеры, писатели, ученые, журналисты говорят гораздо прямее и честнее, чем пастыри. А должно быть наоборот», – убежден Чаплин.
Глава РПЦ в своей речи на приеме в храме Христа Спасителя связывает свободу политического высказывания Церкви с существованием института патриаршества. «Символическая, всем известная фигура – это сильный фактор для переговоров с государством, – согласен Чаплин с предстоятелем Церкви. – Особенно если это декларативно сильная личность, как нынешний патриарх. Однако он стал говорить гораздо менее откровенно и прямо, чем лет пять назад. Когда все замыкается на одну личность, на нее направляются все усилия и все атаки. Иногда, увы, успешные. Одного человека легче запугать, деморализовать, «прогнуть» – что в кабинетах и коридорах, что в информационном поле». По мнению священнослужителя, любые переговоры Церкви с властью должны вестись коллегиально, открыто. «Чтобы в Церкви не было искушения заменить голос церковного народа личными симпатиями и антипатиями, личными уступками. А в государстве – искушения заменить системный диалог личными отношениями, со всеми их плюсами и минусами», – уточняет наш собеседник.
Возникает вопрос, насколько «декларативно сильная личность» сохраняет свои возможности, если этому духовному деятелю приходится взаимодействовать с лидером государства, харизма и авторитет которого с легкостью покрывают «сакральный» статус любой общественной организации. «Конечно, от РПЦ ожидают того, когда же она хоть раз покритикует Путина, – напоминает Роман Лункин. – Но в этом вопросе РПЦ идет за всем российским обществом, для которого Путин – не человек, а символ. И Церковь рассматривает его таким же образом. Символ не поддается критике – на Архиерейском соборе (1 декабря с.г. – «НГР») Путин подчеркнул значение РПЦ как корпорации, а патриарх призвал к консолидации общества перед угрозой символического «конца света», то есть России без Путина. Пока этот баланс есть, будет существовать светская симфония». «Институт патриаршества делает президента неабсолютным лидером, предоставляет РПЦ возможность развиваться как самоуправляемой структуре параллельно с системой светской власти. Поэтому у Церкви всегда есть возможность давать независимые политические оценки», – считает религиовед, но при этом, по его мнению, «даже несмотря на изменения в сознании людей и своего молодого духовенства, РПЦ в целом антидемократична и настроена против любой оппозиции власти». Лункин уверил «НГР», что после президентских выборов 2018 года позиция РПЦ будет еще более разнообразной, чем сейчас, и именно это будет восприниматься обществом как «независимость» Церкви.
Как бы то ни было, свобода Церкви заканчивается там, где начинаются интересы ее правящей элиты. Материальные ли интересы или просто чисто человеческие симпатии… В этом смысле, возможно, правы те из историков, кто считает, что РПЦ продолжает развиваться по схеме, предложенной для нее еще советской властью. Также не лишена убедительности версия о невозможности полной независимости «духовной корпорации», имеющей свои вполне материальные активы, структуру и интересы (в том числе политические) – в любых общественных условиях и при любой власти.
