Грегор Пюппенк анализирует в «Фигаро» постановление ЕСПЧ, которое, по мнению юриста, позволяет утвердить шариат на границе общего права. Есть ли у шариата место в Европе? Если да, то на каких условиях? Именно такие вопросы сейчас встают перед инстанциями Совета Европы. До этого считалось, что шариат в принципе несовместим с демократией и правами человека.
До 18 декабря Европейский суд по правам человека считал, что шариат в принципе несовместим с демократией и правами человека. Теперь все изменилось, и суд принимает его применение в Европе на определенных и, к сожалению, туманных условиях.
В 2003 году ЕСПЧ подтвердил роспуск одной исламистской политической партии (хоть она и победила на выборах) на том основании, что та стремилась ввести шариат в Турции. Страсбургские судьи открыто заявили о «несовместимости шариата с основополагающими принципами демократии» и нормами Европейской конвенции прав человека («Партия благоденствия и прочие против Турции», 13 февраля 2003 года).
В постановлении «Молла Сали против Греции» от 19 декабря 2018 года суд не стал повторять принципиальное осуждение шариата и принял его применение на границе общего греческого права.
В первую очередь, это связано с тем, что в действии шариата в Греции нет ничего нового, Он представляет собой наследие Османской империи и касается мусульманского населения, которое перешло под греческую юрисдикцию после отвоевания Западной Фракии. По подписанным в 1920 и 1923 годах договорам о судьбе меньшинств в Турции и Греции, тем разрешалось жить по собственным обычаям. Впоследствии греческие судьи решили, что шариат должен в обязательном порядке охватывать всех членов мусульманской общины Фракии в сфере брака, развода и наследования.
Именно это пыталась оспорить одна женщина в Европейском суде по правам человека. Дело в том, что та лишилась большей части наследства покойного мужа, хотя он и завещал ей все имущество по общему праву. Греческое правосудие аннулировало завещание, посчитав, что мусульманская пара обязана следовать правилам шариата, и передало большую часть имущества сестрам покойного. Таким образом, ЕСПЧ нужно было решить, должен ли «мусульманский священный закон» в обязательном порядке охватывать греческих граждан под предлогом «защиты меньшинств» и соблюдения международных обязательств Греции.
ЕСПЧ, как и ожидалось, осудил это насильственное применение шариата… но не сам шариат как таковой. Греция предвидела это решение и сделала опциональным обращение к шариату и суду муфтиев законом от 15 января 2018 года.
Что еще интереснее (и осталось незамеченным прессой) Европейский суд воспользовался этим делом, чтобы поставить свои условия применения шариата в Европе.
Суд считает, что государство не обязано, но может при желании «создать определенные юридические рамки для предоставления религиозным общинам специального статуса с особыми привилегиями». Иначе говоря, европейское государство может предоставить своей мусульманской общине право руководствоваться нормами шариата без противоречия с Европейской конвенцией прав человека. Для этого особого статуса существует два условия: уважение воли заинтересованных лиц и малопонятных «значимых общественных интересов».
Что касается уважения воли, суд называет «краеугольным камнем» своего подхода «право на свободное определение», то есть право на то, чтобы к человеку «не относились как к члену меньшинства», причем как представители этого самого меньшинства, так и государство. Суд добавляет, что уважение государства к «идентичности особой группы» не должно наносить ущерб «праву членов этой группы отказаться от принадлежности к ней» или «следования ее практикам и правилам». Иначе говоря, государство должно уважать меньшинства, но не замыкать их членов в их составе. Если же государство принимает применение шариата на своей территории, оно должно быть опциональным.
Что касается такого важнейшего момента, как содержание шариата, суд не выносит тут никаких решений. Кроме того, он подходит к вопросу под углом личного согласия, отмечая, что любой человек может отказаться от определенных прав по религиозным соображениям (то есть, подчиниться шариату), если этому не противодействует «значимый общественный интерес».
Таким образом, суд принял одновременно либеральный и коммунитаристский подход, который призван примирить сосуществование различных общин, обладающих юридическими привилегиями в рамках одного государства. Это перекликается с обязательством (оно было недавно сформулировано в австрийском деле о богохульстве) «обеспечить мирное сосуществование всех религий и тех, кто не принадлежат ни к одной религии, гарантируя взаимную терпимость». Реализация такого подхода связана с серьезными трудностями.
Прежде всего, он опирается на постулат о согласии. Суд полагает, что «выбор в этом вопросе совершенно свободный при условии, что он просвещенный». Тем не менее, как прекрасно продемонстрировала Мюриэль Фабр-Магнан (Muriel Fabre-Magnan) в недавней работе «Институт свободы», согласия недостаточно для обеспечения свободы. Так, например, если мусульманка соглашается выйти замуж за выбранного ее родителями мужчину, это не означает, что ее решение было свободным. Кроме того, раз всем прекрасно известно, насколько закрытое общество может формировать ислам, возникает вопрос, действительно ли человек свободен в решении выйти из него, тем более что шариат грозит смертной казнью отступникам. Утверждение о том, что согласия достаточно для гарантии свободы, насквозь лицемерно и в чем-то даже трусливо.
Далее, это постановление ставит государственные власти в оборонительную позицию в том плане, что они должны оправдываться за отказ позволить мусульманам руководствоваться той или иной нормой шариата, если они при этом принимают остальные. По сути, это касается не только Греции и Великобритании, которые принимают шариат в некоторых областях, но и всех стран, признающих «халяль» в продовольственной сфере. Почему тогда не принять и остальные нормы, например, в финансах? В конец концов, юридическая система шариата охватывает все сферы жизни.
Кроме того, раз это постановление принимает принцип (пусть даже ограниченной) применимости шариата в Европе, оно позволяет выступающим за него политическим партиям заявить, что они действуют «с уважением к правам человека».
Наконец, что касается противодействующего шариату «значимого общественного интереса», он определяется от случая к случаю. Нужно признать, что у него нет четкого материального наполнения. Вероятно, он касается ценностей вроде равенства и личной свободы, однако их интерпретация чрезвычайно подвижна в связи с демографическими, культурными и электоральными переменами, тем более что судьи считают нужным менять толкование прав и свобод в зависимости от социальных преобразований. Так, именно во имя «свободы вероисповедания» ЕСПЧ допускает запрет публичного ношения никаба, тогда как Совет по правам человека ООН выступает против него. Как в праве, так и на бирже, ценность изменчива. Шариат же выделяется на этом фоне немалой стабильностью.
ЕСПЧ не приводит примеров «общественного интереса». Кроме того, он не критикует шариат в том, что противоречит, например, правам женщин, и довольствуется упоминанием «обеспокоенности» ряда международных органов по поводу его применения и дискриминации, в частности в отношении женщин и детей (с некоторых точек зрения они считают его «несовместимым с международными обязательствами Греции»).
С чем связана такая осторожность? С нежеланием еще больше разозлить Турцию, чей президент является наследником Партии благоденствия и решил значительно сократить финансирование Совета Европы? С нежеланием настроить против себя Турцию, Азербайджан и Албанию, которые, несмотря на членство в Совете Европе, подписали в 1990 году Каирскую декларацию о правах человека в исламе (этот документ называет ислам родной религией каждого и подчиняет права человека шариату)?
Именно поэтому вопрос применения шариата в Европе, в том числе в постановлениях, которые противоречат Европейской конвенции, вызывает беспокойство депутатов ПАСЕ и будет вынесен на обсуждение и голосование в январе. Хотя ПАСЕ долгое время благосклонно относилась к исламу и еще в 2010 году называла его «религией мира», а также выступала против запрета ношения вуали и строительства минаретов, сейчас там преобладают более критические взгляды.
В запланированном на январь проекте резолюции в частности отмечается обеспокоенность по поводу деятельности «советов шариата» в Великобритании и муфтиев в Греции. Турции, Азербайджану и Албании в свою очередь предлагается «рассмотреть выход из Каирской декларации», чтобы «четко» утвердить юридическое «превосходство» Европейской конвенции над этой исламской декларацией.
Европе приходится защищать Европейскую конвенцию прав человека от конкуренции со стороны исламских прав, которые тоже претендуют на всеобщность. Причем это не назвать чем-то естественным, поскольку сделав из согласия (то есть личной воли) центральный критерий прав человека, европейские инстанции не могут утверждать, что их система лучше, чем у соседей. Дело в том, что та тоже может говорить о согласии. Кстати говоря, Каирскую декларацию ратифицировало больше стран, чем Европейскую конвенцию…
По факту, противостояние либерального индивидуализма и шариата не предлагает какого-либо удовлетворительного решения, поскольку обе системы объединяет неприятие основы прав человека, то есть естественного права, которое связано с человеческой природой и существует независимо от воли Аллаха или индивида. В результате может получиться (мы уже видим это в данном деле) введение шариата через личную волю в права человека: «право на шариат».
Только возвращение к объективному пониманию прав человека с опорой на естественное право может позволить вырваться из либерального индивидуализма и шариата. Так, права человека вернули бы себе всеобщность. Только вот мы, судя по всему, выбираем не этот путь, а либеральный коммунитаризм, отказываясь при этом говорить, кто мы такие, как европейцы. ЕСПЧ не говорит ни слова о «значимых общественных интересах», хотя те остаются последним прибежищем справедливости и нашей европейской цивилизации.
Молчание означает отказ от европейской идентичности в пользу универсализма. Причем все это появилось отнюдь не вчера. Еще во время составления договора, который лег в основу Совета Европы, в мае 1949 года государства-основатели отказались от упоминания «христианской цивилизации» как фундамента европейского проекта в пользу универсальных, но пустых понятий вроде «духовных и нравственных ценностей». Три года спустя государства отказались (под давлением Турции) от присутствия креста на европейском флаге, хотя за него и выступал народ.
В определении Европы управляющие нами инстанции сделали выбор в пользу абстрактов ценностей и универсализма, туманного сосуществования. И не факт, что этого будет достаточно перед лицом ислама.
