Пасха — вот и этот великий христианский праздник омрачен исламистскими эксцессами: в шведском Стокгольме люди бегством спасались от смерти. На улицах лежали убитые и раненые. Один исламист, используя грузовик в качестве орудия убийства, устроил кровавую бойню. В египетских городах Александрия и Танта почти 50 христиан поплатились жизнью за свою веру. Посещение церковной службы в начале страстной недели стало мученичеством. В российском Санкт-Петербурге в результате теракта в метро погибло 14 человек. Даже футбольные союзы не защищены от покушений, как показывает теракт, нацеленный на игроков команды «Боруссия Дортмунд». Преступник, видимо, принадлежит к исламистской среде. Следствие еще продолжается. А затем была еще унизительная ситуация в берлинском аэропорту Шёнефельдт, где «большая группа молодых мужчин арабского происхождения» упражнялась в антисемитизме.
Чем чаще друг за другом происходят покушения, тем более уравновешенной становится реакция. Сравним шок после покушения на журнал «Charlie Hebdo» в январе 2015 года с шоком после последнего массового убийства коптов. Цунами потрясения превратился в ручеек сочувствия. Словесная рутина не работает, слезы, похоже, уже выплаканы, возмущение отдает затхлостью.
К этому злу привыкаешь. Очевидно, существует механика печали. Поскольку она поставлена на службу расхожему лозунгу «Не дадим себя подавить!», то она принимается и даже вознаграждается. А этого она не заслужила. Она делает нас, наблюдателей и потерпевших, в среднесрочной перспективе такими же жестокими, какими уже сегодня являются эти убийцы. Каждое пожатие плечами идет на пользу фанатикам, поскольку исламизм XXI века возведен в ранг природной власти. Но он не такой. Он сделан людьми и религией. Он не исчезнет, пока не изменятся человек и религия.
Пустым звучит призыв о том, что нельзя допустить, чтобы страх вполз в наше общество и расколол его. Общество уже давно расколото, и страх существует. Он реален, это не химера, не физический дефект, а тем более не гражданское бессилие тех, кто в этом признается. Ввиду террора политика, которая довольно беспомощно противостоит террору, не имеет права требовать от потенциальных жертв храбрости. Такого рода моральный призыв встать под знамена является безвкусным и грубым.
Террор не победить путем роста потребления или хорошего настроения, а сделать это можно с помощью полиции и противоборства. Каждая победа требует, чтобы противник был опознан, вместо того, чтобы давать жертвам советы по правильному поведению. Иначе — и это второй горький вывод из доктрины пожимания плечами — в конечном счете проблемой станут не преступники, а жертвы. Против первых ничего не сделаешь, а остальные должны взять себя в руки: так функционирует покорность.
Конечно, никто из рядов тех актеров, которые все чаще демонстрируют свою «солидарность» и «решимость», не признает смысловую пустоту этой болтовни. Однако ее нельзя не услышать. Хотят быстро перейти к повестке дня. Не хотят ставить острые вопросы, бегут от самокритики, как черт от ладана. Предпочитают лучше не допытываться: почему из ислама вырос глобальный джихад, почему мусульмане превращаются в массовых убийц, почему против исламизма нет никаких препонов в интеграционной политике.
Так политика превращается в мероприятие типа «сделать так, как будто». Она становится иллюзорной и инфантильной. Мы закрываем глаза, чтобы монстры не набросились на нас в комнате. Тот, кто будет говорить о потере доверия, о пресыщенности политикой или усталости от демократии, тот не должен молчать об этих азах самоотречения. Это третий вывод, вытекающий из фатализма пожимающих плечами.
Итак Пасха. Этот праздник противится любой межрелигиозной узурпации. Он христианский или нет. На Голгофе распяли не бога Мухаммеда, а богочеловека Христа. Воскрешение на третий день произошло для христиан всех времен в качестве предвосхищения. Пасха рассказывает не сказку о постоянно совершенствующемся мире, а историю гибели и надежды. В этом году мы ежедневно можем измерять расстояние между ними. Страстная суббота — это не только слово.
