Захваченные исламизмом территории» — это коллективная работа под редакцией Бернара Ружье (Bernard Rougier), директора Центра арабских и восточных исследований Университета Новая Сорбонна — Париж III. Она предлагает пугающее погружение в то, что исламолог называет “исламистскими экосистемами.
Ксавье Лемуан (Xavier Lemoine) — мэр города Монфермей, который был одним из эпицентров беспорядков 2005 года. Он вот уже почти 20 лет ведет борьбу с давлением исламистов. Он согласен с выводами Бернара Ружье и призывает Республику расширить свое присутствие и влияние на этих территориях, чтобы избежать дробления страны.
«Фигаро»: Не является ли название вашей книги, «Завоеванные исламизмом территории», слегка провокационным?
Бернар Ружье: Это намеренная провокация. Мы хотели представить идею формирования физически изолированных территорий, где формируется своя экосистема вокруг мечети, халяльных закусочных, исламских книжных магазинов, спортзалов, футбольных площадок. Это пространство знакомства с исламистскими нормами, где люди формируют связи и обрабатываются религиозной риторикой салафитской окраски. После множества проведенных бесед мы поняли, чего удалось достичь исламистской социализации на локальном уровне, где происходит формирование территории с разными маркерами. Это понятие территории обладает физической реальностью: оно формирует исламскую общину и противопоставляет ее другим пространствам, где религиозная норма не является чем-то естественным и легитимным. Стоит отметить также государственные пространства, например, тюрьмы, которые стали ключевым местом распространения религиозной риторики и фундаменталистской практики. Что касается местной демократии, стоит упомянуть муниципальные советы, где общинный и религиозный клиентелизм стал распространенной практикой. Существует множество площадок и объектов, где религиозные деятели могут продвигать свою идеологию. Все эти элементы подкрепляют идею территории.
Разумеется, название перекликается с книгой «Потерянные территории Республики». Мы не говорили о преступности за исключением тех случаев, когда она перетекает в джихадизм. Наша книга посвящена не социологии городов и пригородов, а действиям религиозных предпринимателей, которые стремятся с помощью разграничения физического пространства установить контроль над населением иммигрантского происхождения и мусульманской веры.
В некоторых случаях религиозные системы могут сосуществовать с разными формами преступности. В некоторых салафитских группах распространена мысль о том, что наркотики можно продавать, если они предназначены «неверным». Преступность становится средством борьбы с республиканской системой, которая представляется в качества воплощения «неверия». В целом, именно существование салафитских пространств в некоторых французских коммунах стало причиной отъезда боевиков в Сирию и Ирак с 2012-2013 годов, и особенно после провозглашения исламского «халифата» в 2014 году. Чем активнее эти группы обрабатывали пространство, тем сильнее социализация вокруг разных религиозных объектов и стремление к религиозной чистоте. Это стремление становится настоящим требованием, и когда возникает некая внешняя возможность, люди хватаются за нее. Книга призвана указать связь между этими исламизированными пространствами и отъездом людей для участия в джихаде на востоке.
Ксавье Лемуан: В названии книги Бернара Ружье нет ничего провокационного. Если рассматривать все как закрытые анклавы с географическими границами, они есть, но это пока еще редкие случаи. В то де время определение экосистемы является здесь более уместным, поскольку все очень многообразно и рассеяно среди наших городов. Это нечто более глубокое и размытое, чем анклав. Одни и те же люди могут ходить днем в республиканскую школу, а вечером приходить на занятия в мечети или в спортивной ассоциации. Наблюдается сосуществование запутанных образов жизни. Разобраться со всем еще сложнее, когда речь идет об очерченном периметре. Так, хотя малообеспеченные кварталы боли в большей степени затронуты салафитами, организованные и решительно настроенные люди мусульманской веры присутствуют и в верхних слоях среднего класса.
Что касается государственных властей, им трудно провести идентификацию и тем более принять конкретные меры. Хотя малообеспеченные кварталы представляют собой хорошо известную зону, упомянутые представители верхних слоев среднего класса рассеяны по стране и обладают куда большей свободой действия. Связь разорвана.
Государственная городская политика позволила республике сохранить влияние в малообеспеченных кварталах посредством местных властей, но пока еще не ясно, как следует действовать в том, что касается автономной и рассеянной части рассматриваемого явления.
— Вы говорите о формировании анклавов с идеологией салафизма и «Братьев-мусульман»*. Каким был этот процесс?
Бернар Ружье: Процесс работает между двумя берегами Средиземного моря. Нельзя рассматривать формы ислама во Франции, не принимая во внимание Магриб и Ближний Восток. Что касается салафитской динамики в Европе, в ней просматривается влияние салафитской революции, которая кардинально изменила выражение ислама в мусульманском мире после череды политических независимостей. Имели значение и конъюнктурные факторы: речь, безусловно, идет о роли Саудовской Аравии, а также об условиях завершения гражданской войны в Алжире в конце 1990-х годов. Там был сформирован пакт между военными и салафитами при посредничестве саудовских религиозных деятелей: боевики сложили оружие в обмен на влиятельное положение в религиозном пейзаже Алжира. Страна стала главным инструментом распространения салафизма во Францию и Европу. Все выглядит так, словно алжирский мирный договоров автоматически подорвал французский республиканский договор и посеял зерна раскола.
Кроме того, распространение салафизма опирается на паломничества, которые имеют значение в коммерческом и идеологическом плане. Защита салафитского ислама дала занимающимся организацией паломничества агентствам больше виз для расширения числа поездок в Мекку и Медину. Путешествие по святым местам — это погружение в целую вселенную (со своими шейхами, издательствами и интернет-сайтами), которая затем проявляется в пригородах с распространением «настоящего» ислама. У того в свою очередь существует целая сеть источников подтверждения: Google, местный магазин исламской литературы, проповедник из мечети… Все они продвигают одно толкование ислама. В результате человеку становится очень сложно отойти от толкования ислама, которое подтверждается таким множеством авторитетных источников.
Ксавье Лемуан: Когда государственные власти сохраняют сильное и активное присутствие, в том числе в конфронтации, мы наблюдаем объединение всех этих внешних сигналов. Тем не менее государственные власти также помогают некоторым людям сохранить определенную свободу в их подходе к вере. Несмотря на ряд внешних сигналов, которые направлены на всеобщую кодификацию, такие люди могут дистанцироваться от навязываемых им кодексов и обычаев. Им удается сохранить некоторую свободу, в частности благодаря постоянным и частым контактам с Республикой. Если же возникает разрыв отношений с французским обществом, то мы наблюдаем схему, которая описана в «Завоеванных исламизмом территориях». Для благожелательного сосуществования важно и даже необходимо, чтобы государственные институты сохраняли и расширяли свое присутствие, формируя тем самым противовес для слияния внешних сигналов.
Как бы то ни было, недавние общественные реформы (гендерная теория в школе, легализация однополых браков, законы о биоэтике, вспомогательные репродуктивные технологии и, быть может, даже суррогатное материнство в будущем) являются инструментом, которым пользуются те, кто хотят отрезать мусульман от влияния французской культуры.
— У местных властей есть большой соблазн пойти на «разумную договоренность» с исламистами, чтобы добиться снижения преступности?
Ксавье Лемуан: В наших городах вновь появляются тяжелые наркотики, 15-20 лет назад некоторые религиозные деятели боролись с ними. Это факт. Что касается возможных прошлых договоренностей в некоторых местах, они могут сохраняться до сих пор. Лично я категорически против политики «старших братьев», которая представляет собой нечто вроде культурно-политического субподряда. Республика должна обращаться ко всем своим гражданам, а риторика не должна легитимизироваться происхождением, верой или качествами того, кто ее выражает. Отказ от подобного субподряда на общественное спокойствие может показаться расточительным, но это единственный способ не оказаться в заложниках. Для этого нужно уметь преодолевать враждебные проявления, которые призваны заставить вас уступить. Нужно быть очень бдительным на всех уровнях, в том числе среди городских служб.
Бернар Ружье: Мы разговаривали с бывшими сотрудниками мэрии Аржантейя. По их словам, при прошлом мэре набирались городские посредники в обмен на поддержку местных салафитов на выборах. Утверждается, что половина среди этих посредников были салафитами, которые отказывались пожать руку женщине. На местном уровне Республика сама разрушает себя во имя близоруких предвыборных расчетов, покупает краткосрочный мир ценой куда большей напряженности в будущем. В некоторых случаях наблюдается тревожная близость между мечетью и школой, поскольку мечеть устанавливает запреты в школьном пространстве с самых младших классов. Нужно, чтобы власти осознали опасность «овосточивания» политики. В рассмотренных нами местах человек воспринимается не как индивид, а как член коллектива. Это напоминает Османскую империю и или общинный Ливан. Политолог Жером Фурке показал с помощью избирательных списков, что девушки переезжали из этих кварталов в районы с меньшим исламистским давлением. Если у девушек есть для того средства, они пытаются уехать.
Как и вы, Ксавье, я ощущаю давление. Мы вступаем в очень сложное общество, поскольку из-за соцсетей и требований прозрачности любая критика подобных действий представляется их авторами как нападки. Они не хотят, чтобы на их деятельность пролили свет, и для этого прикрываются обвинениями в «исламофобии». Когда политики и эксперты подхватывают эти обвинения, пространство для исследования закрывается. Если у нас не будет четких, беспристрастных и задокументированных представлений об этих явлениях, у нас сформируются территории, о которых нам будет ничего не известно. Как раз этого мы и хотим избежать.
— Что вы думаете об общинных списках?
Бернар Ружье: На самом деле уже существуют «невидимые» общинные списки, которые ходят параллельно с нормальными политическими списками. Обервилье дает поразительный пример: один представитель местной мусульманской ассоциации, известный сторонник салафизма, может быть избран по списку, который близок к «Непокоренной Франции». То есть, на самом деле речь идет о «смешанном» списке. Обсуждение вопроса общинных списков представляет интерес с точки зрения усиления бдительности, но запретить их не получается. Это произошло в некоторых мусульманских странах, и религиозные партии взяли другие названия, чтобы создать видимость открытости и представительности. Настоящая проблема заключается в партиях, которые выдвигают общинных кандидатов на выборы. Шествие против «исламофобии» 10 ноября 2019 года стало ответом части левых на эту проблематику с принятием таких списков и коммунитаризма. Приняв участие в этой демонстрации, «Непокоренная Франция» отказалась от части своих республиканских убеждений. 10 ноября исламисты заключили пакт с частью левых.
Ксавье Лемуан: Чисто общинные списки существуют, но они редки. Они позволяют общине объединиться, заявить о себе как о силе. Другая стратегия заключается в том, чтобы «одолжить» имя политической партии, которая не имеет влияния на местном уровне, но получает в итоге возможность добавить голоса общины к своему результату. Тот, естественно, растет, что может предоставить партии несколько дополнительных кресел. Здесь стоит отметить очень активную роль некоторых мечетей в избирательных кампаниях. Наконец, к двум этим методам все чаще добавляются «невидимые» общинные списки, о которых только что говорил Бернар Ружье. Речь идет о стратегии влияния и формирования ячеек.
* «Братья-мусульмане» — террористическая организация запрещена в РФ.
