Почему политики все время пытаются выдавить духовенство из зоны компромисса
Долгое время в западном мире господствовала точка зрения, что религия утратила свои политические функции, более того, что она постепенно уходит из публичного пространства. В Европе постепенный спад религиозности и ослабление церковных институтов приобрели обвальный характер начиная с 1950–1960-х годов, как в рамках советской политики построения атеистического общества, так и в контексте европейской формы либеральной демократии, которая создавала такое же атеистическое общество, только более плюралистическое. Однако религия и организации, с ней связанные, довольно быстро приспособились к основным мировым социально-экономическим процессам, даже не обладая прежней массовостью. Численность практикующих верующих в европейских странах может условно колебаться от 5% в Чехии до 40% в Польше, но этот показатель перестал быть ключевым элементом, определяющим влияние религии.
Главным для религиозных объединений стало их участие в социальном капитале и укреплении солидарности. Сообщества практикующих и непрактикующих (не ассоциирующих себя с определенным институтом или конфессией) верующих органично вписались в гражданское общество и глобальные процессы, диалог культур и миротворчество. Христианство, ислам, буддизм, индуизм, иудаизм в той или иной степени стали мировыми миссиями, которые, пользуясь правилами рыночной экономики и демократическими механизмами (они стали частью проповеди у протестантов, католиков, православных, частично у мусульман), успешно преодолели границы национальных государств и континентов. Стереотип «церковь как музей» был также успешно сломан в процессе социальной трансформации религии.
Основные черты этой трансформации: превращение общин и миссий в сетевое сообщество, что характерно для ислама, протестантизма, католических некоммерческих организаций, а у евангеликов формирование своего рода религиозных транснациональных корпораций было доведено до совершенства, чрезвычайная мобильность в сфере социальной помощи, волонтерства в кризисные периоды (что ярко проявилось в ходе помощи беженцам с Ближнего Востока, пандемии, украинского конфликта), адаптация к процессам цифровизации, зеленой и гендерной повестке (практически во всех конфессиях есть концепции по этим темам).
Религиозные институты превратились в эффективные и многофункциональные социальные структуры, сакральность которых часто не очевидна и не важна для окружающих. Причем большинство религиозных деятелей вполне комфортно себя чувствуют в качестве лидеров таких обществ, которые для светских людей мало чем отличаются от смеси финансовой пирамиды, психотренинга и социально-волонтерского проекта. Это согласие не только вынужденное. Таким образом религиозные сообщества исполняют заповеди, связанные с милосердием и помощью ближнему. Что может быть естественнее? Тем более это позволяет избавиться от ошибок и обвинений в грехах прошлого – в использовании власти, поддержке рабства или крепостничества, оправдании тоталитаризма и т.п. (например, всего того, за что периодически кается Ватикан). В таком социальном статусе религиозные организации стали даже «святее», чем они были прежде.
Между тем оказалось, что состояние «социальной святости» религий не устраивает в первую очередь политические элиты, которых всеобщий мир вообще редко удовлетворяет. Продвижение своих интересов на международной арене потребовало дополнительной (а не как до Вестфальского мира, основной) священной легитимации действий политиков. Именно они вовлекают конфессии в междоусобные конфликты и раскалывают мир. Однако религия не желает выходить из «зоны комфорта» и оказывает сопротивление столь вредной для нее деглобализации (возведение новых границ между странами, культурами и нациями), несмотря на желание встроить ее в разные схемы противостояний.
Например, взаимного конфликта христиан и мусульман на практике не было, хотя общепринятой считается концепция столкновения цивилизаций, Востока и Запада, ислама и христианства. Она стала особенно популярной после терактов 11 сентября 2001 года, войн на Ближнем Востоке, откуда местные христиане бежали из-за действий других христиан – из США. В Европе, с одной стороны, либеральные элиты в своих интересах выступают за создание общества с плюрализмом разных традиций и культур без диктата христианства. С другой стороны, власти пытаются поставить ислам под контроль (как во Франции, где мусульман обязали следовать «республиканским ценностям»). Кроме того, источником исламофобии выступают, как правило, люди, не имеющие отношения к церквам, такие как маргинальные политики, жгущие Коран в Швеции ради своих амбиций и интересов.
Во время наплыва беженцев и иных иммигрантов в страны Евросоюза представители самых разных консервативных и либеральных церквей не пошли на поводу у значительной части своих прихожан, которые были возмущены приезжими, разрушающими их повседневную размеренную жизнь и отбирающими работу у местных. Все европейские церкви, от Ватикана до РПЦ, активно помогают всем категориям иммигрантов и не приветствуют правые ксенофобские движения.
В контексте украинского кризиса церкви также активно сопротивляются стремлению государств использовать их в своих интересах (самый мощный мировой конфликт произошел, получается, среди христиан, а именно – православных). Политики же обижаются на отсутствие у религиозного института той или иной позиции, монолитности в отстаивании национальных и иных интересов.
Почему вдруг возникает такая обида у светского политика в секулярном обществе? Лидеры государств не ожидали, что церкви станут независимыми сообществами со своим мнением, не ожидали, что они не захотят автоматически встраиваться в политическую повестку правящей элиты. Отсюда возникает и раздражение и ощущение, что их предали, но поскольку церковь неотделима от нации и культуры, то от нее просто так не отмахнешься. Поэтому единственный способ добиться своего – заставить силой сделать то, что просят.
Спектр политического насилия над религиозными организациями сейчас довольно широк – от прямого давления и попыток отделения церкви от РПЦ законодательно, как это происходит в Литве, до угроз ликвидации структур, если они не войдут в единую православную церковь в Украине. Более мелкие примеры психологического давления – когда главу Польской православной церкви митрополита Савву (Грыцуняка) стыдили за поздравления в адрес патриарха Кирилла, а от главы Молдавской митрополии РПЦ митрополита Владимира (Кантаряна) требовали осудить своего патриарха – как в Эстонии в истории с митрополитом Евгением (Решетниковым). Политики очень легко нарушают свободу совести по всему миру, так как по-прежнему рассматривают религиозные институты как часть государственной системы, а сами институты так уже не считают.
Даже структуры, уже вовлеченные в конфликт, отражают общую тенденцию к сохранению самостоятельности. Украинская православная церковь (УПЦ) на фоне уголовных дел и обысков против иерархов сопротивляется полному подчинению властям, слиянию с провластной организацией – Поместной церковью Украины (ПЦУ). РПЦ в лице патриарха Кирилла постоянно балансирует между духовной историософией единства народов и церковной миссией для всех, прямо не повторяя в своих речах политической риторики главы Российского государства, показывая свою независимость (в призывах не осуждать эмигрантов последней волны), но и патриотизм.
Большие национальные церкви почти всегда существуют в ситуации «между двух огней». В либеральных кругах обида на РПЦ существовала еще с 2012 года, есть она и сейчас – за неправильную позицию, за то, что она не с оппозицией (которой де-факто нет). В консервативных кругах есть обида, что Московский патриархат не стал знаменем «русской весны» начиная с 2014 года. Властные круги претензий к церкви не высказывают, но непубличные обиды и неудовлетворенность тем, что РПЦ не совсем соответствует «православию русского мира», каким его пытаются представить на Западе, скорее всего присутствуют. Об этом говорят косвенные признаки: патриарх Кирилл долго тянул с включением военной тематики в свои проповеди, почти до осени 2022 года, отставка слишком интеллигентного в нашем милитаристском мире главы Отдела внешних церковных связей митрополита Илариона (Алфеева), отсутствие личных встреч Владимира Путина и патриарха (только иногда на мероприятиях), отсутствие главы РПЦ на собрании в честь принятия в состав России новых территорий. О том, что для глобальной церкви важен поиск компромисса и баланса, говорит и политика папы Римского Франциска, который постоянно повторяет, что хотел бы побывать и в Киеве, и в Москве.
Между тем религиозные деятели – тоже люди. Вслед за политиками они требуют покаяния и осуждают, не разбирая, и Путина, и патриарха (как поступают главы церквей Германии, Норвегии или Англии, для которых традиционна лояльность государству), кто-то идет с оружием в руках на передовую (как ряд украинских пасторов), иные дают военное толкование Библии. Есть те, кто набивают себе цену и понимает, что это их шанс увеличить капитализацию структуры и выжить – как митрополит Епифаний (Думенко), глава ПЦУ. Для конкурентов в православном мире это момент, чтобы разобраться и унизить оппонента (как для Константинопольского патриарха Варфоломея, который обвинил РПЦ в ереси, осудил ее миссию в Африке). Другие следуют общей антироссийской волне, но РПЦ и русскую культуру прямо не осуждают.
Пример украинского конфликта показывает, что стремление сохранить мир и свою зону социального комфорта сочетается в церквах обеих сторон (УПЦ и РПЦ, протестантских организаций) с ярко выраженной патриотической позицией, которая отражает и настроения верующих, и роль церкви как института гражданского общества. Отличие от светской идеологии состоит в том, что есть общехристианская идея, укорененная в богословии, которая создает непреодолимые неудобства для политиков: это представление о ценности человеческой личности как образа Божьего, кем бы человек ни был, где бы ни жил. Общие для всех христиан мысли ясно выразил папа Франциск в книге «Прошу вас во имя Господа. Десять молитв о надежде на будущее»: «Война никогда не бывает справедливой, а хороший политик всегда должен стремиться к миру, хороший христианин всегда должен выбирать путь диалога. Заявления о христианских корнях тех, кто разжигает военные конфликты в своих интересах, – это нонсенс», «Каждая вспыхивающая война – это поражение человечества». Об этом хорошо знают и православные, и католики, и протестанты, и критики РПЦ, и сам патриарх Кирилл, и многие другие деятели, независимо от своих амбиций и лояльности своим правительствам. Парадоксальным образом вера продолжает оставаться основой единого мира в условиях всеобщего недоверия и распада прежней системы отношений стран и народов.
