Среди историков до сих пор идёт спор, был «заговор» или нет. У тех, кто полагает, что резня началась спонтанно, хватает аргументов в пользу этой точки зрения.
Франсуа Дюбуа “Варфоломеевская ночь”
Варфоломеевская ночь — тот случай, когда история сильно пересеклась с литературой, а конкретно — с «Хроникой времён Карла IX» Проспера Мериме и, что ещё серьёзнее, с «Королевой Марго» Александра Дюма. Талант двух писателей оказался сильнее исторических фактов. Тот же Дюма, например, описывает события Варфоломеевской ночи таким образом, что у читателей не остаётся сомнений: королева-мать Екатерина Медичи и герцог Де Гиз составили заговор, целью которого было полное истребление гугенотов. Число читателей Дюма измеряется миллионами, и для них этот «заговор» — почти аксиома. Вот только историю по литературе изучать нельзя.
У историков, придерживающихся версии спонтанной резни, хватает весомых аргументов. Вот лишь некоторые из них. Во-первых, спланировать массовое истребление гугенотов в Париже было достаточно трудно, на это ушло бы несколько месяцев. Протестантов в столице было не слишком много, большая их часть приехала на свадьбу Генриха Наваррского (одного из лидеров гугенотов) с Маргаритой Валуа (сестрой короля Карла IX). Расселились они в городе как пришлось: кто-то в Лувре, кто-то на постоялых дворах, кто-то у родни, в том числе и родни другого вероисповедания. Тайно оповестить половину города о том, что в назначенный час она должна подняться и перебить другую половину города, невозможно. Хотя бы потому, что если в заговор вовлечены 100 тыс. человек, то многочисленные утечки информации неизбежны.
Во-вторых, среди жертв Варфоломеевской ночи было довольно много католиков. Это не была самозащита гугенотов, просто кто-то сводил с единоверцами старые счёты. Это наталкивает на мысль о том, что резня вспыхнула стихийно: убивали всех, кто подворачивался под руку. В-третьих, никакой атаки с первым ударом набата не было. Всплеск насилия пришёлся на первые рассветные часы. Есть версия, что группа агрессивно настроенных католиков из свиты герцога Гиза, узнав об убийстве адмирала Колиньи (другого лидера протестантов), отправилась убивать прочих гугенотов. В этот момент какой-то монах принёс весть, что на парижском кладбище зацвёл боярышник. Это было воспринято как знак свыше: надо убивать протестантов.
Многие историки видят картину следующим образом. Заговор Гизов и Екатерины Медичи действительно имел место, но касался он лишь лидеров протестантов. И прежде всего — Генриха Наваррского, адмирала Колиньи и их ближайшего окружения. И якобы Карл IX даже дал на это согласие, хотя его матушке оно на самом деле и не требовалось. Генриха Наваррского убить не удалось, хотя он находился в Лувре. Колиньи закололи у него дома. Когда весть о смерти адмирала, которого рядовые католики люто ненавидели, разнеслась по Парижу, набожные жители города решили поубивать «еретиков» во славу божью.
У этой версии много слабых мест, но есть и очевидные плюсы. Вот ещё один: если бы существовал масштабный заговор, то Гизы первым делом планировали бы убийства людей из свит Наваррского и Колиньи, а не лавочников и бедных дворян. Однако очень многие видные гугеноты благополучно пережили Варфоломеевскую ночь. Одним спас жизнь Карл IX, другие выжили благодаря личной отваге, третьи (таких, правда, меньшинство) вообще не знали, что происходит резня. Франсуа де Флеран, приближённый Генриха Наваррского, спокойно встретил Варфоломеевское утро и лишь около полудня узнал, что той ночью в Париже убивали его братьев по вере.
Показательна и история шотландца Габриэля Монтгомери — того самого, который невольно убил на турнире Генриха II, отца Карла IX. Он не только спасся от убийц, но ещё и собрал в предместье столицы отряд из 200 человек, чтобы в случае чего взять Лувр штурмом. Словом, если и существовал план поголовного истребления гугенотов, то он провалился. А так как Екатерина Медичи всегда очень тщательно обдумывала свои шаги, то мы можем говорить, что плана такого, наверное, всё-таки не было. Так что на вопрос о том, могло ли не случиться Варфоломеевской ночи, мы смело можем ответить: «Да, могло».
Возможные сценарии
Как бы то ни было, а события Варфоломеевской ночи нанесли сокрушительный удар по партии гугенотов. Адмирал Колиньи, радикально настроенный лидер протестантов, был убит. Сложили головы и другие видные гугеноты. Например, зять адмирала Шарль де Телиньи и Франсуа де Ларошфуко, принц де Марсильяк — прадед знаменитого писателя. Генрих Наваррский и принц Конде — два других вожака протестантов — перешли в католичество. Партия осталась без руководства. Отстаивать идеи было некому. Гугеноты не избрали новых лидеров, многие вообще покинули Францию. А ведь до Варфоломеевской ночи они представляли собой силу, с которой короне приходилось считаться. Напомнят они о себе лишь через несколько лет, когда Генрих Наваррский убежит из Парижа в Беарн, вновь примет протестантизм и начнёт войну против своего шурина Генриха III, брата Карла IX, который сменит его на троне в 1574-м. Но вот что важно: в августе 1572-го гугеноты с католиками находились в состоянии, очень близком к заключению длительного мира.
К тому моменту Франция уже успела пережить три религиозные войны. Последний мир был подписан в Сен-Жермене в 1570-м. Король подтвердил обещанные ранее гугенотам уступки в плане вероисповедания и территорий, которые были отданы под их контроль. Все мирные договоры, что подписывались после французских религиозных войн, как правило, очень похожи. Суть их сводится к тому, что гугеноты получают во владение 3−4 крепости (Ла-Рошель, Монтабан и Коньяк) и полную свободу вероисповедания. В остальных французских областях на их культ вводились строгие ограничения. Примерно так был составлен и знаменитый Нантский эдикт — договор, положивший конец религиозным войнам.
Три крепости в масштабах Франции — это очень мало. Вот только лидеры католиков — герцоги Гизы — никогда не готовы были принять даже столь незначительные уступки. Ибо лотарингские герцоги — сначала Франсуа де Гиз, прозванный Меченным, а затем его сын Генрих, — позиционировали себя как защитники веры. Их огромная популярность строилась вокруг их бескомпромиссности и непримиримости в вопросах уступок гугенотам. Гизы имели колоссальное влияние на двор, а потому никакой мирный договор не мог остановить новую войну. Так было бы и в 1572 году, если бы не случилась Варфоломеевская ночь. Впрочем, война-то началась и так. После резни католики попытались овладеть Ла-Рошелью и Монтабаном, но потерпели крах. Однако если бы Колиньи был жив, а его партия не оказалась обескровленной, то война пошла бы по другому сценарию. Скорее всего, католики проиграли бы её и вынуждены были идти на новые уступки.
Раскол протестантов
Это очень тонкий момент, о котором нельзя забывать. Потому что два сильных лидера гораздо хуже, чем один. Колиньи принял на себя руководство гугенотами после того, как погибли Антуан де Бурбон и принц Конде-старший — отцы юных принцев-кузенов Генриха Наваррского и Генриха де Конде. Адмирал командовал силами гугенотов от лица двух этих молодых людей. Это предполагало, что опытный и авторитетный военный является только местоблюстителем. Стало быть, он должен был в какой-то момент отказаться от «лидерства» в пользу кого-то из принцев. Интересно, в пользу кого? В 1572-м, когда Колиньи погиб, Генриху Наваррскому было 18, а Конде — 19. Оба по меркам своего времени давно вступили в возраст совершеннолетия. А кроме того, оба претендовали на лидерство, но оставались в тени адмирала. По сути, это было насильственное регентство.
Гибель Колиньи расчистила Генрихам дорогу к власти. К слову, кузены ещё долго конфликтовали друг с другом. Потому что Конде был протестантом и от взглядов своих не отказался даже под угрозой смерти. Генриху Наваррскому тем временем ставили в вину абсолютную религиозную беспринципность, ведь вероисповедание он менял трижды. Конде в итоге вынужден был уступить кузену пальму первенства, но опытный и хитрый Колиньи едва ли пошёл бы на такое. Он ещё мог формально признать главенство одного из Генрихов, но никогда не передал бы всех полномочий. Это могло привести к расколу в рядах гугенотов. При таких обстоятельствах одно из «крыльев» часто идёт на союз с врагом, чтобы уничтожить оппозицию. Вот и расклад: то ли Генрих Наваррский и его товарищи принимают католицизм, образуя собственную, третью, силу; то ли католики разделяют гугенотов, а потом побеждают их поодиночке.
Возможна ли идиллия?
Наименее вероятный сценарий, однако и он имеет право на существование. К августу 1572 года католики и гугеноты уже два года как не воевали. За это время проявились некоторые признаки потепления. Генрих Наваррский женился на Маргарите Валуа — сестре короля Карла. Этот брак призван был подтвердить союз (что любопытно, свадьба состоялась 18 августа, за неделю до резни). Карл и Екатерина Медичи несколько охладели к Гизам, но приблизили к себе протестантов. Это, однако, понятно. Двор не был заинтересован в продолжении конфликта, который, откровенно говоря, был гражданской войной. Екатерина Медичи вынужденно лавировала между враждующими партиями. Что вынудило её отказаться от этого плана, неизвестно, но очевидно, что без её поддержки Гизы новую войну развязывать бы не стали. Решение вопроса о новой эскалации зависело от того, удавалось им убедить двор или нет. Надо сказать, что Генрих Гиз в этом плане был менее успешен, нежели его отец. Другое дело, что конфликт гугенотов с католиками подпитывался не столько религиозными разногласиями, сколько мотивами личной ненависти.
Генрих Гиз считал адмирала Колиньи убийцей своего отца. Генрих Наваррский предполагал, что Екатерина Медичи приложила руку к безвременной кончине его матери Жанны д’Альбре. Среди рядовых гугенотов было немало тех, кто жаждал мести. Католики тоже имели претензии, основанные на кровной мести. Избежать новой войны в таких условиях было бы тяжело, но если бы на то была политическая воля Лувра, то новый конфликт, вероятно, удалось бы погасить.
