Одна из царских регалий-корон, принадлежавшая Ивану IV Грозному «Шапка Казанская», символизировала его статус монарха Казанского ханства, но также и владельца чингизидского престола. Этот статус узаконил новый для Великого князя Московского титул «царь», который на Руси XIII-XV вв. принадлежал только чингизидам. Похожая шапка ранее была заказана турецким султаном венецианскому мастеру, и символизировала претензии Сулеймана и последующих султанов, владевших Румом, ещё и на италийский Рим, и на Священную Римскую Империю. Надевалась она на приёмах имперских послов. Сулейман был кумиром молодого Ивана IV, проводившего реформы в подражание Сулеймановым. Скорее всего, он заказал итальянцам гравированный портрет султана, и захватив Казанское ханство, заказал корону, как у властителя исламского мира.
“Шапку Казанскую” даже поспешили объявить короной последнего казанского хана Ядигера. Эта гипотеза стала крайне популярной, особенно в кругах околонаучной общественности Татарстана. Откуда же взялась эта “корона”, рассказывается в статье историка и искусствоведа Михаила Горелика, старшего научного сотрудника Института востоковедения РАН («Шапка Казанская» Ивана IV Грозного из Оружейной палаты”, журнал Studia Slavica et Balcanica Petropolitana, №2, 2014).
«Официальное предание», связанное еще с описями Оружейной палаты XVIII-ХIХ веков, гласит: «Шапка Казанская, устроенная в Москве в 1553 году царём Иоанном Грозным для племянника последнего казанского царя Едигера, царевича Саин-Булата, крестившегося в 1553 году под именем Симеона. Замечательна, как редчайший образец московской ювелирной работы второй половины XVI века”.
«Старое предание» немногим достовернее «новой версии» хотя бы потому, что Саин-Булата крестили в Симеона не в 1553 году, а двадцатью годами позже, и к тому времени он был уже не только Касимовским ханом-царём и племянником Едигера, но и племянником самого царя Ивана, так как был сыном Алтынчач Темрюковны, старшей сестры Гошаней-Марии Темрюковны, второй жены Ивана Васильевича. Именно поэтому он — племянник Московского царя, природный царь-чингизид, православный — и был посажен, с полным правом, на Московский трон.
На самом деле ситуация с Казанской короной гораздо сложнее и намного интереснее, чем в «предании» и в «версии». Она обладает одной крайне специфической особенностью. Эта корона — ярусная, в три яруса зубцов. Подобного нет ни на одном из увенчаний царственных голов Старого Света за все времена, за одним исключением: тиара католического первосвященника — папы римского — имеет вид сахарной головы с ярусами зубцов, то есть с несколькими нанизанными на «сахарную голову» коронами.
(Корона папы римского)
Причем ещё в XIII веке это была «сахарная голова» с зубчатым венцом над околышем, а ярусность папская тиара приобрела только к исходу XIII века, при папе Бонифации VIII. Но какое отношение имеет папская тиара к короне православного царя? Ведь эта корона символизировала его владычество над мусульманским ханством, что, в свою очередь, легитимизировало его титул царя, каковым Иван IV провозгласил себя не совсем законно. А вот то, что он занял трон ханов-чингизидов, трон природных, по русской традиции, царей, трон Казанского царства, придавало его титулу, новому для Руси, легитимность не только перед окружающим миром, но прежде всего — у себя, на Руси.
Рассмотрим форму и конструкцию Казанской короны. Она, очевидно, восходит к регалии князей Великого княжества Московского — так называемой «шапке Мономаха». Последняя является произведением золотоордынских мастеров конца XIII – первой половины XIV века. В настоящее время от оригинала сохранилась только сканая тулья, в которой утерянные жемчужные и коралловые (?) вставки заменены много позже, в Москве, вставками драгоценных цветных камней. Также позже в Москве было заменено навершие. Регалия изначально имела зубчатый венец, который описан Герберштейном ещё на Василии III и который показан на одном из европейских гравированных портретов Ивана IV. Такие венцы имелись у всех увенчаний мусульманских владык Среднего и Ближнего Востока и Средней Азии с XIV по XVII век.
Так что возведение её к этнографической татарской девичьей тюбетейке «такья», как это подчас делают в Казани, совершенно неправомерно. Особенно это относится к предположению, что золотая такья могла принадлежать золотоордынской принцессе Кончаке, сестре хана Узбека, выданной замуж за московского князя Юрия. Но замужняя знатная монголка носила специальный головной убор «богтаг» (бугтаг, бохтог, бокка) и никогда — свой девичий головной убор (девичью одежду хранили и наряжали в нее владелицу после её смерти, так что она оказывалась в гробу, а не в сундуке). Тем более что есть достаточно веские основания полагать, что Московская корона (золотоордынский венец) являлась даром хана Узбека московскому князю Ивану Калите за его верную службу «золотому престолу», ярче всего выразившейся в подавлении антиордынского восстания в Твери. И уж конечно, верного вассала — за выдающиеся заслуги — не могли наградить женским головным убором, пусть и драгоценным, тем более что у монголов обряжение в элементы женского костюма было позорнейшим наказанием.
(Тюркская женская шапка богтаг)
Ответ на вопрос, каким же образом папская тиара совместилась с ханской короной, неожиданно оказался в памятнике искусства Венеции—гравированном в 1532 году портрете османского султана Сулеймана Кануни (Великолепного). Портрет неизвестного художника представляет собой плечевое изображение султана в профиль. Персонаж определяем не только по узнаваемым чертам лица, но и по крупной надписи на извивающейся ленте — Suliman Otoman rex turcx. В 1535 году была выпущена зеркальная копия этой гравюры, выполненная художником Агостино Венециано, отличающаяся от оригинала лишь в деталях.
На обеих гравюрах тело султана облачено в два турецких кафтана — нижний из узорной, верхний из гладкой ткани. На голове же у султана — весьма странное сооружение в виде типично венецианской разновидности популярного в Западной Европе (особенно в Италии) конца XV – XVI века шлема барбют. В Венеции местная разновидность этого типа шлема — barbuta alla veneziana — употреблялась не только как чисто боевой доспех: именно его предпочитали надевать в качестве парадного, так как он был лёгок и оставлял открытым лицо, и поэтому его часто украшали самым роскошным и причудливым образом.
Беспрецедентным украшением венецианского барбюта на гравированных в Венеции султанских портретах и была «надетая» на него папская тиара о четырех ярусах. Все сооружение, сплошь покрытое узорной ренессансной чеканкой, вставками драгоценных камней, увенчаниями каждого зубца венцов крупными жемчужинами производит впечатление фантастичности. Но на самом деле перед нами вполне реальный предмет. Отделанный камнями и жемчугами золотой шлем был изготовлен в 1532 г. (так что первая гравюра создана вскоре после изготовления шлема и передаёт предмет с достаточной точностью) в Венеции мастером Луиджи Каорлини, за что ему из турецкой казны была выплачена огромная сумма — 100.000 дукатов, а произвёл оплату и привёз шлем-корону в Стамбул великий везир Ибрагим-паша; султан Сулейман надевал шлем-корону лишь во время приёма австрийского посольства.
Как же возникла подобная странная форма, идеологическая химера? Полагаю, что эта инсигния была заказана султаном специально для встреч с представителями католического мира (православный к тому времени был, за исключением Московии и части Речи Посполитой, под пятой османов, и перед ним уже не имело смысла дополнительно величаться), дабы показать ему, что правитель Великой Порты есть не только падишах, султан и хан, то есть светский владыка, воин — хункар (кровопроливец), но и халиф, то есть повелитель всех правоверных, духовный владыка всех мусульман (кстати, именно по этим причинам исключена какая-либо связь похожей на шлем-венец Султана Сулеймана и «Казанской шапки» с ханами Казани, т.к. последние отнюдь не претендовали на сан халифа, да и воздействие на католический мир не было для них сколько-нибудь актуальным).
Чтобы это было ясно католикам, на европейский шлем была водружена папская тиара, а чтобы подчеркнуть превосходство ислама — на увенчании халифа было сделано на один ярус зубцов больше, чем на папской тиаре. Но функция и символика короны-шлема-тиары была ещё более откровенной: Сулейман, будучи владыкой Рума — бывшей Византии, считал своим законным правом быть владыкой и первого Рима. А поскольку самим Римом и областью правил папа, то папская тиара на короне-шлеме символизировала претензию на Вечный Город.
В то же время султан претендовал на власть над другим «Румом» — Священной Римской империей германской нации, на троне которой сидели австрийско-испанские Габсбурги и столицей которой была Вена. Именно эта коллизия, эта претензия приводила турецкие войска под Вену. И на гравюре голландского художника Иоганна Компайера 1684 года уже султан Мехмед IV на торжественном конном портрете осаждает Вену в 1683 году всё в той же короне-тиаре-шлеме монарха великого единого Рума, которой исполнилось 150 лет.
Но каким образом столь беспрецедентное воплощение сложной и очень конкретно направленной османской идеологемы оказалось реализовано при православном Московской дворе, да ещё в связи с Казанским взятием? Иван IV в юные годы, в период его работы с близким кругом советников, увлекался административным и военным устройством Османской империи, многие из принципов и форм которого он воплотил в жизнь. Разумеется, Сулейман Кануни (Законодатель) — Великолепный, великий завоеватель и устроитель империи, воплощение её апогея, должен был производить на молодого царя Московии особенно яркое впечатление. Можно предположить, что он заказал достать портрет своего кумира «во всей славе его», каковым являлась доступная и транспортабельная гравюра 1532 года или её копия 1535 года, которая и могла быть легко приобретена и доставлена в Москву итальянскими, даже специально венецианскими купцами, дипломатами или мастерами-художниками.
И когда приспело Казанское взятие, итальянский шлем-корона Османского султана-халифа в виде папской тиары как нельзя лучше послужил основой Московской идеологемы, представлявшей православного Московского царя в виде, с одной стороны, хранителя христианской веры, а с другой — владыкой мусульманских подданных. И всё это было воплощено в традиционную московскую форму золотоордынской короны.
