Со школьной скамьи многие полагают, что известного учёного сожгли на костре за его приверженность коперниковской модели Солнечной системы. Но так ли это?
Джордано Бруно. Источник: wikimedia.org
16 век выдался для католической церкви чрезвычайно трудным: копившаяся несколько столетий гремучая смесь из недовольства простого народа неправедной жизнью и стяжательством клира, а светских властей — непомерными притязаниями папства на политическую власть; из множества разнообразных учений и толкований, преследуемых как ересь; из ущемлённых национальных чувств и многих других слагаемых — наконец-то достигла критической массы. Вожди Реформации Лютер и Кальвин, Цвингли и Мюнцер по-разному смотрели на обновление церкви, но сходились в том, что римско-католический вариант должен уйти в прошлое.
Рим сопротивлялся. В чём-то шёл на незначительные уступки, но в основном «закручивал гайки». Разумеется, в такой обстановке сплочённость собственных рядов являлась первоочередной задачей, и нет ничего удивительного в том, что культивирование и распространение ереси человеком, принадлежащим к «передовому отряду» борцов с ересями — доминиканскому ордену, из которого в первую очередь рекрутировались кадры святой инквизиции, — было сочтено тягчайшим преступлением.
Джордано (урождённый Филиппо; своё второе имя он получил при пострижении в монахи в 17-летнем возрасте) Бруно по прозвищу Ноланец, то есть уроженец городка Нола под Неаполем, был из тех любознательных юношей, которые не могут спокойно делать карьеру, послушно повторяя за старшими то, что на данном историческом этапе принято считать истиной. Им, видите ли, важно знать, как оно устроено на самом деле, а поэтому надо искать и сомневаться. СтОит ли удивляться, что на этом пути им встречается много неприятностей?
Первый раз шанс подвергнуться серьёзной каре появился у Бруно в Неаполе в 1575 году, когда он, проживая в монастыре Святого Доминика (!), одной из главных обителей «псов Господних», как называли себя доминиканцы, был заподозрен в чтении запрещённых книг и неприятии икон. Тогда Бруно благоразумно скрылся, подался на север, перебрался в Швейцарию, где примкнул к ревностным сторонникам Реформации — кальвинистам (был бы он иезуитом, можно было бы заподозрить «спецзадание», но доминиканцы подобными методами не пользовались). Однако своих противников, к которым относили всех недостаточно крепких в их вере, ученики «женевского папы» Кальвина преследовали не менее жёстко, чем их враги-католики, и молодому искателю Истины пришлось продолжить свои скитания.
В Париже поначалу всё шло лучше некуда, он пришёлся ко двору одному из самых странных королей богатой на чудаковатых монархов тогдашней Европы — Генриху III; казалось бы, живи да радуйся, стриги купоны, но нет, наш герой — откровенно не по этой части. Он принялся критиковать логику считавшегося в католическом мире непререкаемым авторитетом Аристотеля, и против него выступили профессора Сорбонны. Затем была Англия (здесь он сцепился с оксфордской профессурой), ряд германских княжеств (в Виттенберге, колыбели лютеранства, он произнёс хвалебную речь о Лютере), Чехия… Отовсюду рано или поздно ему приходится поспешно уносить ноги. Сам он себя аттестовал так: «Я друг Бога Иордан Бруно Ноланский, доктор наиболее глубокой теологии, профессор чистейшей и безвредной мудрости, известный в главных академиях Европы, признанный и с почётом принятый философ, чужеземец только среди варваров и бесчестных людей, пробудитель спящих душ, смиритель горделивого и лягающегося невежества; во всём я проповедую общую филантропию. Меня ненавидят распространители глупости и любят честные учёные».
Что же такого крамольного «нёс в массы» этот беспокойный человек? В доносе, который будет положен в основу его дела в суде инквизиции, говорилось, что Бруно утверждал, что «когда католики говорят, будто хлеб пресуществляется в тело, то это — великая нелепость; что он — враг обедни, что ему не нравится никакая религия; что Христос был обманщиком и совершал обманы для совращения народа — и поэтому легко мог предвидеть, что будет повешен; что он не видит различия лиц в божестве и это означало бы несовершенство Бога; что мир вечен и существуют бесконечные миры,… что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, как и апостолы, и что у него самого хватило бы духа сделать то же самое и даже гораздо больше, чем они; что Христос умирал не по доброй воле и, насколько мог, старался избежать смерти; что возмездия за грехи не существует; что души, сотворённые природой, переходят из одного живого существа в другое; что, подобно тому, как рождаются в разврате животные, таким же образом рождаются и люди».
Согласимся, что каждого из этих тезисов хватило бы на отдельный костёр…
К моменту встречи с Джордано Бруно судебная система святой инквизиции насчитывала почти четыре столетия. За это время был накоплен колоссальный опыт в решении главной задачи любого инквизиционного трибунала — определении, является ли обвиняемый еретиком. Процедура была, как правило, неспешной и предоставляла подследственному, а затем подсудимому определённые возможности спастись. Сначала выдвигалось обвинение. Это могли сделать как частные лица (в случае Бруно это будет венецианский аристократ Джованни Мочениго, пригласивший философа погостить у него; историки спорят, было ли приглашение ловушкой с самого начала или же, познакомившись со взглядами Ноланца, правоверный католик пришёл в ужас и написал цитированный выше донос), так и церковные власти. Если на следствии набирался достаточный материал — показания добропорядочных свидетелей (не менее двух, но некоторые инквизиторы «поднимали планку» до трёх и даже более), вещественные доказательства (например, колдовские атрибуты), собственное признание, — дело передавалось в суд. Пытки использовались, но далеко не всегда, более того, среди опытных инквизиторов они считалась приёмом грязным и примитивным, недостойным изощрённого логика, способного запутать запирающегося силлогизмами и парадоксами.
Суд проверял данные следствия, тщательно фиксируя все показания на бумаге. Неожиданно, но факт: система подробного протоколирования всего и вся позаимствована цивилизованной судебной системой именно у инквизиции, до неё судопроизводство велось устно, записывалось лишь решение суда. Важнейшая задача следователей и судей — убедить обвиняемого в необходимости искренне раскаяться. Если раскаяние наступало и выглядело в глазах инквизиторов непритворным, то наказание не было связано с лишением жизни; это мог быть штраф, тюремное заключение и различные формы церковного покаяния.
В случае если доказанный еретик не желал каяться либо имелись основания полагать, что его раскаяние притворно, его казнили, но формально это делала не инквизиция: ведь еретик, не будучи католиком, не подлежал церковному суду. Казнь осуществлялась светскими властями, получавшими от отцов-инквизиторов письменное сообщение, что церковь ничего не может более сделать, дабы загладить прегрешения виновного.
Обвинения против Бруно были столь многочисленны и серьёзны, что венецианские следователи решили переправить задержанного непосредственно в Рим. В течение семи (!) лет искушённые богословы полемизировали с ним, пытаясь убедить в греховности и нелогичности его построений, но натыкались на новые и новые признаки ереси. Например, по важнейшему, составляющему основу Символа веры вопросу о троичности Бога подследственный заявлял: «…Я действительно сомневался относительно имени Сына Божия и Святого Духа… ибо, согласно св. Августину, этот термин не древний, а новый, возникший в его время. Такого взгляда я держался с восемнадцатилетнего возраста по настоящее время».
Иногда казалось, что усилия инквизиторов вот-вот увенчаются успехом и обвиняемый покается, но каждый раз Бруно вновь возвращался на исходные позиции. Он утверждал множественность миров и переселение душ, отождествлял Святой Дух с некоей «душой Мира», проповедовал будущее спасение дьявола. Как заметил один из присутствовавших при оглашении приговора иезуитов, «он защищал все без исключения ереси, когда-либо проповедовавшиеся». В этой ситуации надеяться на спасение было трудно. Да Бруно, судя по всему, на него и не рассчитывал.
Проще всего сегодня объявить его сумасшедшим, ведь мы легко зачисляем в эту категорию всех, кто нам непонятен. А он был фанатик, готовый умереть за своё учение, представлявшее собой смесь гениальных предвидений и дичайшего религиозно-философского «винегрета». Как и положено фанатику — крайне самоуверенный, полагающий оппонентов интеллектуальными ничтожествами, неудобный для всех, кто с ним сталкивался…
Римский папа Иоанн Павел II, человек широких взглядов и высокообразованный, реабилитировавший Галилея и принёсший извинения за «перегибы» инквизиции, полагал, что Бруно был осуждён за действительную ересь, то есть по понятиям 16 века — правильно.
«Папа Иоанн Павел со мной говорил по-русски. Он сказал мне, что моё предложение реабилитации Джордано Бруно принять нельзя, так как Бруно, в отличие от Галилея, осуждён за неверное теологическое утверждение, будто его учение о множественности обитаемых миров не противоречит Священному Писанию. «Вот, дескать, найдите инопланетян — тогда теория Бруно будет подтверждена и вопрос о реабилитации можно будет обсудить»», — рассказывает Владимир Арнольд, академик РАН.
Ознакомившись с делом, с этим трудно не согласиться. И трудно не порадоваться тому, что мы живём в эпоху, когда даже за самые смелые предположения уже не казнят.
