Что «главнее» – собственность или сакральность? Культуролог и религиовед Роман Багдасаров ставит этот вопрос ребром («НГР» от 03.04.19). Вот и славно – дорога тема к «ямпольскому дню». Ваш же покорный слуга который год, со времен дебатов во Всемирном совете церквей, пытается лишить подобную дискуссию недоговоренности. Что важнее – священный символ или жизнь человека? Закон религиозный или светский? Мир или правда, спокойствие или справедливость? Что делать, когда радикально не совпадают первые позиции в иерархии ценностей – например, той же земной жизни или вероучительной нормы, которая для верующего человека укоренена в вечности и в вечность же устремлена?
Казалось бы, пойди ответь – хотя бы на уровне отвлеченном, не говоря уж о политическом и правовом. Но отвечать придется, иначе конфликт цивилизаций, в принципе органичный и в чем-то неизбежный, будет развиваться по сценарию хаотического насилия и никогда не перейдет в стадию договоренностей. Увы, пока нарастает именно хаос – возможно, управляемый. Нападения на храмы сменяются атаками на мечети, причем идейно обоснованными. Антирелигиозный экстремизм, пока выражающийся в публичных акциях и интернетном лае, вполне может «дорасти» до агрессивного насилия, призывы к которому уже слышны.
Роман Багдасаров, с которым мы однажды устраивали выставку «современного искусства» на религиозную тему, говорит как власть имущий – по крайней мере в границах публичного пространства, которые сам и определяет. Но напомню, с чего начался новый виток дискуссии. Некие креаторы юридических формул, полету мысли которых позавидовали бы стародавние иезуиты, предлагают не считать выставки, спектакли и кинопоказы публичными действиями. Это чтобы вывести их из-под действия правовой нормы об оскорблении чувств верующих (ст. 149 ч. 1 УК РФ). Заодно «непубличность» культурных акций должна освободить их от наказания за возбуждение ненависти и вражды, унижение достоинства по признакам пола, расы и национальности (ст. 282 ч. 1 УК РФ) – хотя об этом упоминают реже, ибо национальные чувства по советской инерции у нас почитаются гораздо сильнее религиозных. Собственно, нам предлагается «изящный» вариант старого предложения: вообще объявить культуру вне закона и вне морали. Выделить ее из сферы публичности – по сути, из «большого» общества – путь к совсем уж универсальной индульгенции.
Только нельзя не согласиться с Виктором Ерофеевым, который отреагировал на эту инициативу так: «Культура находится в центре публичного поля для всех тех, кто в ней что-либо понимает». Неужели выставка или спектакль могут быть «приватными»? Наверное, лишь при том условии, если они не сопровождаются афишами, анонсами и прочей рекламой. И распространением билетов. И, конечно же, демонстрацией в Интернете.
Вычленение культуры из общественного пространства – идея весьма причудливая, даже если она вдруг станет законом. Но в упомянутом пространстве есть и верующие. Да, многие из них за последние годы слишком привыкли надевать на себя модное рубище жертвы. Но и господин Багдасаров, плоть от плоти мира культуры, говорит о «творческом» разрубании икон как о «попытке выпустить российскую культуру из гетто, куда загнали ее «традиционные религии». Притом что творческая среда позволяет себе давить на власть гораздо более откровенно, чем церковные чиновники и иерархи, которые вообще сейчас предпочитают отмалчиваться по многим топовым темам. Стремление же верующих выйти в публичное пространство – в том числе культурное – нередко наталкивается на окрики: откуда, дескать, они повылезали? Пусть сидят в своих храмах и мечетях, никто им не запрещает.
Однако публичное пространство по определению является общим. Для верующих и неверующих, физиков и лириков, консерваторов и либералов, художников, священников, политиков, спортсменов. Они приходят в это пространство не только как индивидуумы, но и как сообщества. Со своими правилами и установками. И вот дальше у некоторых сторожей «идейной чистоты» публичной сферы начинается двойная бухгалтерия. Этнические или культурные традиции ими признаются как «имеющие право», религиозные – нет. Правила уважения к художнику, особенно авторитетному, приглашаемому в Кремль и/или на «Дождь», – вещь незыблемая. Правил определенного отношения к священнику, а тем более к сакральному символу – как будто нет и быть не должно. Хотя – стоп! Некоторые символы для «просвещенной» среды сакральны. Сахаров, например, или памятник ему. Скучноватый писатель и примитивный мыслитель Толстой, легковесный по преимуществу композитор Моцарт – священные коровы. И дело не в нескольких их гениальных озарениях, которые нельзя не уважать. Дело в «статусности», в «признанности». Ныне живущие Пиотровский или Гребенщиков – тоже в «красной книге». Не говоря уже о мемориалах жертвам из интеллигенции (памятники воинам, наоборот, разрушать «можно», особенно в «прогрессивных» соседних странах). Итак, свои священные символы есть и у наших оппонентов, но чем эти символы лучше?
Роман Багдасаров пишет о складывающемся «мировом консенсусе по вопросу деперсонализации обладания сакралитетом». На мой взгляд, этот консенсус существовал всегда. Ты можешь обладать правами на могилу родственника, но не можешь жарить на ней шашлык. Можешь обладать иконой, но не должен ее осквернять – по крайней мере в публичном пространстве, включая пространство культуры. Можешь купить художественный шедевр или архитектурный памятник – но за его уничтожение или повреждение тебя справедливо накажут. Можешь, в конце концов, скачать текст Романа Багдасарова, добавить в него пару непристойностей и разогнать по соцсетям – но это будет не только нарушением прав на интеллектуальную собственность, но и поступком безнравственным. Если хотите, покушением на сакральность доброго имени автора.
В едином общественном пространстве есть много «обителей» – и много ценностей, иногда расходящихся и разнонаправленных. Причем для кого-то важнее одна, для кого-то другая. Один человек ради святыни отдаст свою жизнь и возьмет чужую. Другой согласен на игру чем угодно, кроме своей головы. Однако лучше, чтобы и святыни, и головы остались целы. А для этого надо признать и принять наличие различий. В том числе зафиксировав это на уровне права. И не пытаться в очередной раз штурмовать Бастилию во имя главного убийцы в последние века – «прогресса». Признавая право на жизнь, на нормотворчество, на публичность только за правилами и установками своей группы, ты становишься морально беззащитен, обрекая себя на апелляцию к полицейскому. Который, увы, может однажды устать.
