В 17-м веке главным противником России на юге была даже не сама Порта, а вассальный ей крымский хан, чьё вмешательство в русско-польские конфликты не раз меняло расклад сил в войнах с Речью Посполитой. В конце века и сами турки стали опасаться русской экспансии на юг и юго-восток.
Турецкие войска приняли участие в так называемой Чигиринской войне, которую Россия фактически проиграла — Правобережная Украина оказалась под турецкой властью, а Москве удалось сохранить лишь Киев с округой. За Чигиринской войной последовало несколько походов русских на юг. Только в 1696 году русские войска сумели взять Азов и закрепили за собой территории на берегу «тёплого моря». Много проблем даже в начале 18-го века доставляли крымчаки — львиную долю заработка хана составляли русские невольники и доход от грабежей южных территорий Речи Посполитой и Русского царства. Для защиты от набегов татар строились «засечные черты» и основывались крепости.
После разгрома шведской армии в кампании 1708−1709 годов при Лесной и Полтаве Карл XII был вынужден бежать на юг, к турецкому султану, надеясь на его расположение и тёплый приём, ведь прорываться на север через Польшу было попросту не с кем. Фактически вся шведская армия была взята в плен, и лишь королю с ближайшими соратниками удалось ускользнуть.
При дворе турецкого султана шведский король был принят тепло, но на предложение немедленно начать войну с «московитами» получил сдержанный отказ. Ставка короля в чужом отечестве разместилась в Бендерах на Днестре. Здесь Карл принялся составлять планы разгрома Петра I, но вот незадача — чтобы эффективно противостоять русским, Карлу необходимо было как минимум вернуться в Швецию, а лучше всё-таки свергнуть польского короля Августа, заменив его своим ставленником Лещинским.
Пётр времени даром не терял и за время отсутствия Карла сумел отвоевать у шведов Лифляндию, Эстляндию, был взят Выборг — главная база шведов в восточной Балтике. Всё шло хорошо: Карл был блокирован на юге, а турки так и не решились объявить войну в кампанию 1710 года. К концу 1710 года русскому царю удалось не только взять под контроль Прибалтику, но ещё и фактически установить свой протекторат над Речью Посполитой. Это всего полвека тому назад могучее и грозное государство де-факто стало сателлитом России — русские войска спокойно маршировали по польским землям, а действия армий кооперировались.
Престиж «шведского льва» (Карл XII считал себя новым Густавом Адольфом) и французская дипломатия помогли «открыть глаза» турецкому султану на захватнические устремления Петра: если он настолько быстро сумел овладеть такими обширными территориями, то не решится ли этот «московит» после разгрома Швеции в отсутствие короля (к слову, Карл совсем не считал себя побеждённым, уверенно бравируя своими воинскими дарованиями) двинуть свои полчища прямо на Константинополь, желая возродить «ромейскую империю» (Византию). Умелая подтасовка фактов и давление на османский кабинет дали свои плоды — в середине 1710 года великий визирь Черчюлю (выступавший за сохранение мира с Россией) был смещён. Вместо него султан поставил визиря из рода Кёпрюлю — франко- и шведофила, сторонника союза со Швецией и развязывания войны с Россией.
Шведская партия при дворе доказывала (более всех уверял сам Карл), что единственный шанс спасти будущее Турции и Швеции — это ударить по «агрессору» с двух направлений, с севера и юга, и раздавить русских. Этот вариант, конечно же, сулил несомненную победу и солидные барыши от овладения Турцией Левобережной Украиной, возвращения Азова, захвата всей Украины (и «польской», и «русской»), русских репараций и так далее.
В Стамбуле, впрочем, колебались: русские обладали солидными ресурсами, а слава побед русского оружия над шведским разносилась по всей Европе, хотел того Карл или нет. Финансы Порты находились не в лучшем состоянии, а армия уже не отвечала последним достижениям военной мысли. В случае же разгрома турок Пётр мог если не возродить Византию, то как минимум пошатнуть турецкое могущество в балканских вилайетах, установив протекторат над христианами европейской части Турции. Всё же султана сумели убедить и в экспансионистских замашках Петра, и в грядущих прибылях от «похода на север».
Чтобы соблюсти приличия, султан отправил Петру ультиматум. Для сохранения мира, которого султан так желает, от Петра требовалось допустить в Южную Польшу турецкие гарнизоны для обеспечения безопасности мусульман, вернуть Азов, срыть Таганрог и другие причерноморские крепости, вернуть завоёванные территории шведам, уничтожить Петербург, расторгнуть союз с королём Августом и признать польским королём шведского ставленника Лещинского. Разумеется, не стоило и надеяться, что Пётр пойдёт на выполнение этих требований. Даже на куда менее амбициозное предложение, чтобы Карла в Швецию сопровождал небольшой эскорт в 30 тысяч турок, Пётр твердо заявил, что это будет прямым нарушением мира с Россией со всеми соответствующими последствиями. Война стала неизбежной.
Специфика театра военных действий диктовала ограниченное число вариантов развития событий.
При желании русским можно было ограничиться (по крайней мере в первое время) глухой обороной: собрать армию на берегу Днепра, занять переправы и ждать, пока турки сами перейдут границу и вторгнутся в Правобрежную Украину. Плюсы очевидны: у русских — преимущество обороны, им будет проще сосредоточиться, есть возможность самим выбрать место сражения. Кроме того, туркам пришлось бы преодолеть куда более значительные расстояния, чем русской армии. Минусы были также понятны: стратегическая инициатива изначально передавалась в руки неприятелю, турки могли спокойно вторгнуться на чужую землю и вдоволь пограбить. Недовольство польской шляхты было бы гарантировано.
Вторым вариантом была оборона Днестра, по которому проходила польско-турецкая граница. В этом случае армия не получала такого выигрыша по времени для отдыха и обустройства позиций, как если бы действовать пришлось на Днепре, но главные силы турецкой армии не смогли бы прорваться в Польшу и Украину без боя. Тем не менее инициатива снова оставалась бы в руках турок, которые могли спокойно оттягивать момент решающего сражения, накапливая силы (впрочем, «сезонность» действий турецкой кавалерии серьёзно сокращала срок, когда армия была наиболее боеспособна) и отвлекая Петра от действий на севере.
Стремление Петра в самый короткий срок добиться решения на юге, чтобы вернуться к борьбе со шведами на Балтике, оставляло лишь один выход: самим перейти в наступление, заняв Молдавию, где были сильны антитурецкие настроения, и, переправившись через Прут, следовать к Дунаю — главной реке европейской части Турции.
Конечно, марш на юг был делом рискованным, но в России понадеялись на восстания христиан в турецком тылу: помимо приграничных Молдавии и Валахии должны были восстать сербы, черногорцы, греки и болгары, тем более, что подобные выступления совсем не были редкостью. Эти надежды подогревались слухами, доходившими до русского кабинета, и заверениями самих балканских христиан, в первую очередь молдавского господаря Кантемира. В конце концов, ставка на общее антитурецкое восстание стала главным средством достижения победы в войне.
Порта, вопреки представлениям русского командования, совершенно не планировала вести наступательную войну — уже прошло то время, когда турки были лихими завоевателями. Русские сами были заинтересованы в скорейшем завершении кампании, что хорошо осознавали в Стамбуле. Для войны с Россией планировали собрать такое же по численности войско, как за 30 лет до того для похода на Вену — 200 тыс. человек. Тем временем, чтобы осложнить марш русских к турецким территориям, крымский хан должен был опустошить южноукраинские территории и даже захватить несколько опорных пунктов в Подолье и Запорожье.
Ещё на этапе планирования кампании стратегия турецкой стороны выглядела более основательно и рационально, чем русская ставка на общее антитурецкое восстание, требовавшая искусной дипломатической игры, понимания соотношения сил на Балканском полуострове и превосходной кооперации между главными силами и местными отрядами.
Пётр, понимая сложность марша к Дунаю, решил собрать небольшой корпус из наиболее боеспособных частей. Чтобы довести полки до штатной численности, в войска были записаны рекруты — более 12 тыс. человек, что составляло примерно четверть от всего войска. Именно на рекрут пала наибольшая доля потерь русской стороны в кампании.
Солдатам обеих армий было необходимо преодолеть значительные расстояния. Русским войскам, шедшим из северных губерний и Прибалтики, — более 1,5 тыс. км; туркам пришлось несколько легче, но отряды, присланные из восточных вилайетов, и вовсе прошли почти 2 тыс. км. Пётр I решил лично возглавить армию, мобилизовав лучших офицеров и генералов, причём как иностранцев, так и русских.
Турецким командующим был назначен Балтаджи Мехмед-паша — ловкий царедворец и интриган, человек, занявший пост адмирала (капудан-паши) после массовых чисток, которые провёл молодой султан Ахмет III. Балтаджи устраивал всех, нравился народу и не раз занимал пост великого визиря. Тем не менее он не имел боевого опыта и был дилетантом в военном искусстве: его пугала перспектива встретиться на поле боя с «железными» русскими полками, он начинал кампанию с тяжёлым сердцем, боясь потерпеть поражение.
По боевому расписанию турки действительно мобилизовали 200 тыс. бойцов со всех концов империи. Ещё примерно 50 тыс. собрал крымский хан для действий в Поднепровье, планируя в разгар кампании соединиться с основными силами. Несколько нивелировать численное превосходство турок русские планировали за счёт поднявшихся балканских народов, но даже если бы молдавские и валашские дворяне мобилизовались, Петру оставалось уповать на качественное превосходство своей пехоты и тактическое совершенство линейной тактики.
Русское правительство до последнего момента надеялось на мирное разрешение конфликта, так что нанесение превентивных ударов силами лёгкой конницы и летучими отрядами не было предусмотрено. Турки же постарались использовать все выгоды своего стратегического положения. Крымскому хану было приказано как можно раньше мобилизовать татарские и ногайские орды и пожечь южные пределы неприятельской страны. Боевые действия крымчаки открыли уже в феврале 1711 года — задолго до основной кампании.
И здесь турецкой стороне удалось обмануть и переиграть русское правительство: М. М. Голицын, которому было поручено оборонять южную границу России и Польши был уверен, что турки и их сателлиты, если и ударят с юга, то по Каменец-Подольскому, стремясь пробиться в Польшу. Слухи же о выступлении крымчаков на Запорожье, Подолье и Придонье воспринимал как военную хитрость. Несмотря на то, что никаких крупных успехов хану достичь не удалось, южные области, где должны были проходить русские войска, оказались разорены противником, так что Петру пришлось менять маршрут движения армии, что серьёзно удлинило её путь и помогло туркам выгадать ещё немного времени. До самого апреля продолжались рейды неприятеля, а после небольшой передышки хан начал действия против основных сил русской армии.
Пока татары разоряли юг, Пётр собирал силы и вёл войска по дуге на Украину. 16 мая авангард русской армии был всего лишь на Южном Буге, и только 23 мая он достиг Днестра. Турки тоже не слишком торопились: формально кампания началась 19 февраля, но основные силы армии собрались в Эдирне 8 апреля. Тем не менее темпы движения турецкой армии (несмотря на втрое большее количество людей) опережали русских вдвое. 3 июня турки подошли к Дунаю, в то время как авангард Шереметева в этот момент только отошёл от границы и продвигался по Молдавии.
3 июня произошло знаменательное событие: Молдавия перешла под русский протекторат. По мнению русского правительства, это должно было стать началом установления контроля на Балканах. Шереметев двинулся к Яссам на соединение с молдавским ополчением, узнав о том, что турки уже стоят на Дунае. Гонка за Дунай была проиграна.
Когда главные силы армии подошли к Днестру, встал вопрос: переходить ли границу всеми силами, если турки уже на Дунае. Марш по безводной степи к Яссам был опасной затеей, особенно если учесть, что на русские войска всё больше наседали татарские отряды. Но остаться на Днестре значило развязать руки османам, передав инициативу им, и фактически «сдать» Кантемира и его сторонников в Молдавии. Понадеявшись на низкий боевой дух турецкого войска, помощь христиан и прежде всего Кантемира, было решено придерживаться плана Шереметева и направиться к Яссам.
Русской армии предстояло пройти более 100 км по безводной и безлюдной степи, на пути следования армии не были заложены магазины, так что нужно было надеяться только на собственные запасы. И если с провиантом дело обстояло ещё более-менее, то воды во время марша не хватало — половину пути её «почитай не было». Марш занял около 10 дней — 24 июня Пётр был уже в Яссах, хотя все силы русской армии переправились через реку только 5 июля.
Что же турки? Балтаджи, достигнув Дуная, принялся сосредотачивать силы, боясь внезапного нападения «коварных московитов», и только 18 июня двинулся вверх по Дунаю, а затем по Пруту. Предательство Кантемира и переход Молдавии под русский протекторат было полной неожиданностью для Порты, так что турецкий командующий предпочитал действовать осторожно.
Как только русские подошли к Яссам, казалось, что все трудности уже позади — тяжёлый степной переход был преодолён, впереди ждала только слава и победа: турки должны были сами разбежаться, а русское знамя воссиять над балканскими христианами. В Молдавии русских действительно встречали очень тепло — как сам Кантемир, так и простой люд. К Яссам стали стекаться волонтёры, желавшие помочь в борьбе против осман, но эти люди не имели боевого опыта и не годились для «регулярного» боя. Молдавский господарь не жалел вина, а вот еды у него было недостаточно, чтобы содержать 40-тысячную русскую армию (впрочем, несколько поредевшую за время марша): провианта оставалось на 20 дней, и Пётр задумался о том, стоит ли идти дальше.
27 июня проходили торжества по случаю второй годовщины Полтавской победы, что только усилило уверенность в победе над турком. Парад принимал Кантемир, после были большой салют и застолье. Кто бы мог подумать, что всего через несколько дней начнутся тяжёлые бои, а победоносный марш завершится бесславным миром.
После пышных празднеств по случаю годовщины Полтавы 28 июня был собран большой военный совет. Положение русской армии было не таким уж и радужным: молдавский господарь Дмитрий Кантемир признался, что, хотя вина у него в достатке, но провианта нет. Как нельзя остро встал вопрос: идти навстречу туркам, пытаясь навязать сражение, или же отступить к Днестру, наладить снабжение и ожидать неприятеля уже там. Второй вариант всё ещё выглядел логично, но русское командование, до сих пор находившееся в эйфории после победы при Полтаве, решило действовать наступательно.
На совете постановили: двигаться основными силами по берегу Прута, прикрываясь рекой от турок, а небольшой летучий отряд (корволант) под командованием генерала Ренне отправить в Валахию, побуждая местных жителей к восстанию против Порты. 29 июня армия выступила от Ясс, 3 июля переправилась на западный берег Прута, войска двигались к Дунаю, когда до русского штаба дошли слухи о приближении турок.
Лагерь русских войск на Пруте. М. М. Иванов. Источник: wikimedia.org
Стоит отдельно упомянуть о том как была организована разведка с обеих сторон, что серьёзно повлияло на принятие решений командующими противников. Пётр I опирался лишь на донесения агентов, сведения которых часто оказывались неточными или преувеличенными. Разведка силами конных разъездов и иррегулярной конницы не велась — сказывалось численное превосходство турок в лёгкой кавалерии.
Турецкое командование же отлично знало обо всех передвижениях русской армии: лёгкие татарские всадники со всех сторон окружали русское войско своеобразной вуалью или завесой, не давая противнику вести разведку и поставляя сведения о всех передвижениях русских турецкому паше. Хотя Пётр вообще был склонен пренебрегать лёгкоконными, в данном случае его можно было понять: турки имели впечатляющее превосходство в этом роде войск, а любое поражение посреди безлюдной степи, перед предстоящим столкновением с неприятелем, могло чувствительно ударить по морали остальной армии.
Отсутствие полноценной армейской разведки и, как следствие, сведений о противнике сыграло свою роль. 7 июля Пётр выслал перед основными силами авангард под командованием Януса с целью удержать в своих руках переправы вниз по течению Прута, сжигая наведённые турками мосты, если такие отыщутся. В это же время турецкая армия уже соединилась с союзными контингентами (крымчаками, поляками, запорожцами) у местечка Фальчи — чуть ниже по течению реки, прямо «под носом» у русской армии, ожидавшей донесений от Януса.
Пока русский авангард маршировал на юг, желая упредить переправу турок, авангард турецкой армии уже вовсю переправлялся через Прут. Около полудня 7 июля сам Янус во время разведки увидел турецких воинов недалеко от Фальчи, на «русском» берегу реки. Эта новость так поразила и взбудоражила Януса, что он тут же приказал всем своим силам отступать как можно быстрее. Верно говорят, что у «страха глаза велики»: Янус оценил турецкий отряд, переправившийся за Прут в 50 тыс. (!) человек, а потому даже не помышлял об атаке (у самого Януса было примерно 13,5 тыс. человек, из которых большую часть составляли валашские ополченцы).
В действительности турецкий командующий Балтаджи боялся быть разбитым при переправе через реку. И небезосновательно: тому имелось много примеров из новейшей военной истории (Монтекукколи и принц Евгений не раз бивали турок в таких условиях), тем более, что во время переправы турки не могли использовать свою конницу и численное превосходство. Поэтому турецкий командующий подошёл к задаче переправы армии через Прут с максимальной осторожностью: для начала за реку был отправлен небольшой отряд (несколько тысяч сипахов и тысяча янычар), который успешно переправился 7 июля на другой берег и тут же начал окапываться, готовя переправу остальных сил. С этим отрядом собственно и встретился Янус, приняв его за 50-тысячный корпус турецкой армии.
Что же надлежало делать Петру, когда вечером 7 июля до него дошли сведения о том, что значительный отряд турок уже находится на этом берегу, однако основные силы всё же ещё не переправились? Вероятно, наилучшей идеей было атаковать те силы, которые турки успели переправить, сбросить их в реку и встречать неприятеля уже на берегу. Пётр однако стремился попусту не рисковать, а русская регулярная армия ещё не имела тех традиций и выучки, которые позволяли осуществлять смелые наступательные операции времен Румянцева и Суворова. Тем более Пётр полностью доверился сообщению Януса о том, что на него наседает целая орда турок.
Янусу был дан приказ двигаться на соединение с основными силами: турки, видя отступающего неприятеля, бросились в погоню и плотно насели на части русского авангарда — при том, что силы самих турок не превышали 20 тыс. лёгкой конницы. С боями русский авангард пробился к основным силам, после чего последовала разведка боем силами русской гвардии. Турки не приняли боя и спокойно отступили.
Вечером 8 июля был вновь собран военный совет, где в очередной раз решали, стоит ли продолжать поход или лучше начать отступление. Пётр колебался. На совете Янус произнёс яркую тираду, из которой следовало, что армии нужно срочно отступать на север, спасая себя и царя. Стоит заметить, что даже вечером 8 июля у русской армии на западном берегу Прута сохранялось численное превосходство и оставалась возможность атаковать только часть неприятельской армии. Но дух русского командования уже был надломлен: офицеры-иностранцы с самого начала были против похода на юг, а Пётр, видя, что положение всё ухудшается, уже не верил в то, что наступление на турок может закончиться удачно. Дунайский поход был свернут, армии приказано идти на север двумя колоннами.
До самой темноты русские солдаты стояли под ружьём, движение начали лишь под покровом ночи. Пришлось бросить часть повозок и телег, боеприпасы, палатки — всё то, что могло замедлить движение армии. В это время основные силы турецкой армии ещё только переправлялись через Прут. Переправа продолжалась ещё и на следующий день. Утром 9 июля турецким войскам представилась удивительная картина: на месте русского лагеря, где только вчера стояли, ощетинившись пушками, готовые к бою русские пехотинцы, было пепелище, а сама русская армия со всей прытью отступала на север. Разумеется, едва лихие турецкие наездники поняли что происходит, они тотчас отправились в погоню, надеясь поживиться добычей с отставших.
Весь день 9 июля сипахи и татары пытались прорвать строй русских колонн, нападая то с одной, то с другой стороны. Русские войска отвечали дружным огнём из пушек, ручных мортирок и ружей. К вечеру войско остановилось на пригодной для боя равнине, где тут же начали отсыпать ретраншемент (укреплённый лагерь). Периметр укреплений составил почти 10 км (!), на свежевырытых стенах рассредоточились 30 тыс. пехотинцев при 122 орудиях. Всего же, считая кавалерию, нерегулярные войска и нестроевых, в лагере на Пруте было около 55 тыс. человек. Турки должны были атаковать как минимум втрое большими силами. Но случилось неожиданное.
Вообще на месте турецкого командования, после того как русская армия остановилась, нужно было постараться сосредоточить все силы, подтянуть артиллерию и только после этого предпринимать попытки штурма русского укрепления, а то и просто ограничиться осадой. Но тут свою роль сыграли качества турецкой армии: отсутствие дисциплины, неорганизованность, трения между разными частями войска. Как следствие, турецкие янычары, пустившиеся в погоню за русскими, подойдя вечером 9 июля к ретраншементу, решили его атаковать прямо с марша, не дожидаясь подхода остальной армии.
Сказано — сделано. Десятки тысяч янычар, сбившись в кучу, бросились на позиции дивизии Алларта. Турецкие пехотинцы атаковали с невероятной отвагой и яростью, русские встретили их картечью и дружными ружейными залпами. Двойные заряды картечи пробивали глубокие борозды в рядах наступающих, русские артиллеристы, споро перезаряжавшие орудия, не давали противнику перевести дух. До рукопашной, в которой так страшны были янычары, так и не дошло — масса ярких тюрбанов, обнажённых ятаганов и разнокалиберных ружей-янычарок, разбилась о стену зелёных мундиров, безжалостно разивших турок огнём — те не смогли подойти ближе 50 метров. Вокруг сновали отряды сипахов, лениво постреливая в сторону русских, но бросаться на помощь пехоте они не спешили.
Янычары не смогли добраться до русских и отхлынули. Командующий корпусом янычар Ага Юсуф-паша, видя бегство своих людей, и не желая ударить лицом в грязь перед «коллегами», решил предпринять ещё одну атаку. Он собрал отброшенные части и снова послал их на русские позиции. И опять разноцветное море кафтанов и тюрбанов грозилось обрушиться на неподвижные линии русской пехоты, но, как и в первый раз, янычары были отброшены с большими потерями. Бесстрашие и напор турок разбились о дисциплину и выучку русской пехоты. Причём янычары понесли столь ощутимые потери, что им пришлось бежать из-под русского огня в полном беспорядке, и только, укрывшись в овраге в нескольких сотня метров от русских позиций, они остановились и сумели перевести дух.
Вечер 9 июля остался за русскими — янычары были совершенно расстроены и деморализованы, а турецкая и татарская конница даже и не думали атаковать русские укрепления. Две безумные атаки турецкой пехоты дорого обошлись турецкому командованию — по оценкам историка Артамонова, у русского ретраншемента остались лежать 7−8 тыс. янычар. Весь вечер и даже ночью продолжалась артиллерийская канонада с обеих сторон: выучка русских пушкарей была несравнимо выше турецкой, так что русский огонь вредил туркам не меньше турецкого.
Пётр, ободрённый вечерним боем, хотел было даже устроить ночную вылазку и самому атаковать турок. Это действительно могло бы переменить ход всей кампании: янычары были совершенно дезорганизованы, а никаких других сил для защиты лагеря у противника не было, так как лёгкая турецкая конница была совершенно бесполезна в «регулярном бою». Однако в последний момент царь всё же передумал, переоценив янычар, он был уверен в их покорности командующему, а кроме того, ночью к турецкому лагерю продолжали подходить подкрепления.
Утром 10 июля турки начали возводить четыре большие батареи, огнём которых они надеялись попросту стереть с лица земли русский лагерь. Куда ни посмотри, русский лагерь окружали бесчисленные турецкие орды — турки собрали на Пруте примерно 150 тыс. воинов. Яркие одежды, постоянно перемещавшиеся всадники, мелькающие чалмы и тюрбаны, блеск оружия — всё это производило неизгладимое впечатление. Для принятия верного решения нужна была сильная и несгибаемая воля, которой, несомненно, обладал Пётр Великий, однако на этот раз всё пошло не так, как при Полтаве. Русский самодержец уже несколько дней кряду был на ногах, он почти не спал, был крайне истощён и подавлен.
Нависшая над русской армией и ним опасность тяжёлым грузом давила на его плечи. Гибель Петра и армии в турецком походе означала не только военное поражение страны, но и крах всех реформ, всех свершений петровской эпохи, всего «регулярства», если не самой страны. И нервная система Петра дала сбой: в момент, когда было необходимо подойти с холодной головой и принять единственно верное решение — прорыв из лагеря, грозившего стать братской могилой для 50 тыс. человек, — воля оставила великого правителя. По сообщениям современников, на фоне нервного расстройства у царя разыгрались припадки падучей, в какой-то момент армия осталась без верховного командования.
Днём царь несколько оклемался, и был в очередной раз созван совет, на котором решался вопрос о прорыве из лагеря боем. Екатерина и дипломат Шафиров твёрдо стояли на дипломатическом решении вопроса: договориться с турками, сверстать мир и уже спокойно уходить, генералитет, особенно иностранцы, настаивали на прорыве. Было принято компромиссное решение: все войска приводятся в боевую готовность, выстраиваются для атаки и дальнейшего марша, а в это время к туркам отправляются парламентеры с предложением о мирных переговорах. Отстаивать честь русской дипломатии был отправлен сам Шафиров — талантливый дипломат, знакомый с турецкой верхушкой.
Пётр Павлович Шафиров. Источник: wikipedia.org
Степень потрясения Петра можно понять по тем инструкциям и полномочиям, которые были даны Шафирову для заключения мира. Царь был готов расстаться не только с южными завоеваниями времён Азовских походов, но и с Латвией (Лифляндией), доставшейся русским упорным трудом и большой кровью. Более того, Пётр готов был передать Речь Посполитую Лещинскому (а значит и Карлу XII), а Ингрию выменять на Псковщину (по крайней мере на бумаге). Вырваться из «прутского капкана» нужно было любой ценой.
Мир был выгоден и туркам, особенно паше Балтаджи — кампанию можно было представить как молниеносную победу над грозным неверным. Турки тем не менее понимали, что русская армия не потерпела ни одного поражения и была боеспособна и опасна — безумная атака янычар накануне это хорошо показала. С другой стороны, особенной мотивации у турок воевать не было, война была не слишком популярна в обществе, и всё это тоже нужно было учитывать. Главное для турецкой стороны было устранить угрозу Крыму и своим южным рубежам в Прикавказье, вернув Азов и захватив Таганрог.
Уже 10 июля была достигнута договорённость: русские возвращают туркам Приазовье, уничтожают новые крепости в этом регионе, обязуются не вмешиваться в дела поляков, запорожцев, молдаван, валахов и других народов в турецком приграничье. Порты и земли на Балтике Шафирову удалось отстоять без особых трудностей. На следующий день турецкие паши попытались было ужесточить условия мира, но щедрые денежные подарки и грозный вид русских мундиров на стенах лагеря, ожидавших с примкнутыми штыками, быстро вернули турок в доброе расположение духа.
12 июля был торжественно заключён Вечный русско-турецкий мир. Русская армия с распущенными знаменами под барабанный бой и при полном параде маршировала мимо турецких отрядов. Русские солдаты уходили с Прута непобеждёнными. Марш на Яссы прошёл нормально, в конце июля армия уже была на польской границе, а Пётр, вернувшись в Петербург, был уже полностью поглощён планированием зимней кампании в Финляндии.
Нужно сказать, что ликование в Стамбуле было недолгим: там быстро сообразили, что можно требовать больше. 9 декабря турки вторично объявили войну, а в апреле следующего года уже было подписано перемирие — туркам удалось выторговать часть запорожских степей. Но и этого Порте показалось мало, и шантаж войной продолжился: 31 октября 1712 война была объявлена в третий раз. Только 13 июня 1713 года был заключён договор в Адрианополе — русские потеряли всё Запорожье, а граница прошла по Самаре и Орели.
Прутский поход стал тёмной страницей правления Петра Великого — на фоне грандиозных побед над грозными шведами, поражение регулярной армии в Молдавии выглядело несолидно. Тем не менее хотя поход был проигран Петром, его детище — русская армия — показало себя с лучшей стороны: солдаты держались стойко, выносливости их можно было только позавидовать, к чему можно добавить прекрасную выучку рядового состава (особенно гвардейских полков и артиллеристов). Военного (тактического) поражения армия так и не потерпела.
Неудачная кампания на Пруте была вызвана недостаточно серьёзной подготовкой русского командования к войне. Ставка на восстание христиан в турецком тылу не была оправдана в ближайшей перспективе, а для действия армии на Дунае должны были быть заготовлены магазины с провиантом. Недооценка возможностей крымского хана и его мурз дорого стоила русской армии. Стало ясно, что для успешных действий на Дунае необходимо как-то решить «крымский вопрос».
В 18-м веке призрак «прутского позора» сопровождал любую кампанию в войнах с Турцией, однако в среде русского командования были сделаны правильные выводы, урок был усвоен, что сказалось уже во время следующей крупной Русско-турецкой войны 1735−1739 годов, когда армия под командованием фельдмаршала Миниха разгромила турецкую армию под Ставучанами.
