Живой джаз и рок, киноклуб, выставки современного искусства – подобные мирские мероприятия проходят каждую неделю в лютеранской церкви Святой Анны в Санкт-Петербурге, более известной как Анненкирхе.
Лютеранские церкви отличаются либерализмом, но для России такой синтез религии с молодежной культурой необычен в христианских храмах. Не приводит ли это к падению уважения перед святым местом и самой духовностью?
Для этого фотопроекта я встретился с людьми, на которых держится Анненкирхе, и поговорил с настоятелем храма Евгением Раскатовым.
Церковь образовалась в 1704 году. Службы прекратились в 1935-м. Церковь была разорена и перестроена под кинотеатр “Спартак”, который существовал до 1990-х годов, когда он попал в фильм “Брат” Алексея Балабанова. Потом место превратилось в клуб, открыли бар, казино, рок-магазин и тату-салон.
В 2002 году суд обязал владельцев клуба передать здание верующим на том основании, что оно было приобретено в 90-е незаконно. Когда клуб выезжал, произошел пожар, уничтоживший почти все внутри.
После пожара церковью снова стало владеть государство, а после внешней реставрации в 2012 году “Анну” передали лютеранской общине Церкви Ингрии.
Первое время новые служители вывозили мусор, а потом к ним обратились художники. Так действующая церковь стала еще и центром искусства.
Дмитрий Ермаков: Как вы, будучи церковной организацией, пустили сюда рок-музыкантов и современных художников?
Евгений Раскатов: Почти все лютеранские церкви проводят концерты. Органной, хоровой, классической, барочной, музыки. При этом, если говорить о Петербурге, в большинстве из них устроить концерт, например, джаза будет странно. А у нас, так само собой сложилось, джаз звучит часто. И поп-музыка тоже.
В 2015 году епископ сказал: вот новая церковь, надо проводить работу с молодежью. И мы организовали здесь фестиваль. Далее мы стали реагировать на заявки. Известные люди были: Iowa в акустике, “25/17”, “Несчастный случай”.
Если, например, кто-то из прихожан хочет вывесить здесь свои картины или поставить спектакль, то мы решаем это коллегиально: есть беседа во “ВКонтакте”, где несколько активных прихожан, наш арт-директор Светлана и я обсуждаем, что подходит, а что нет.
ДЕ: Вас не смущает, что многие посетители приходят сюда не в церковь, а сделать фото или послушать концерт? То есть с абсолютно мирскими запросами.
ЕР: У нас нет задачи заниматься жесткой пропагандой. Около 90% наших постоянных прихожан впервые пришли сюда не как в церковь. Например, Настя, наш пиар-директор, пришла на рождественскую ярмарку. И мы пользуемся этим в миссионерских целях.
Перед концертами я выхожу приветствовать людей – в том числе рассказываю историю нашей церкви и чем мы занимаемся. Кому это не интересно, тот уйдет. Результат – 150-200 человек в год проходят здесь курс “Основы христианской веры”. И многие прихожане – молодые, 25-35 лет, активные.
ДЕ: Но ведь приходят и сделать селфи ради селфи, и алкоголь проносят, и воспринимают храм как развлечение.
ЕР: Если люди ничего против правил не делают, мы не возражаем. Алкоголь же можно пронести и в Эрмитаж. Один раз я выгнал двух человек, которые распивали вино, перепутали храм с парадной. А селфи – пожалуйста. Пусть хоть покемонов здесь ловят, это не страшно.
Желание людей освещать каждый свой чих в интернете не кажется мне чем-то здоровым, но все-таки это просто фотография, ничего страшного. Употребление алкоголя в общественном месте запрещено по закону, а селфи не запрещено.
Я не против того, что люди покупают в КФС еду и сидят здесь за столиками. Например, те же школьники. Или пришли книгу почитать.
Если мы будем жестко фильтровать тех, кто не пришел за духовным общением – оттолкнем людей, которые уже и без того ходили по храмам, где на них цыкали.
ДЕ: Чтобы вместить большую паству, нужна реставрация церкви. Кто ее финансирует и насколько этот план реален?
ЕР: Все, что здесь происходит, все наше развитие – за деньги, которые мы собираем через мероприятия и с пожертвований. К нам приходят примерно 100 тысяч человек ежегодно. Есть план оставить элементы нынешних обгоревших стен как арт.
Но реставрация, особенно в том виде, как мы хотим, – это большие деньги, которые мы сами не сможем собрать: от 150 млн рублей.
Есть государственные программы по реставрации памятников. Анненкирхе – памятник федерального значения, который принадлежит не только нам, а всей России. Если государство возьмет на себя часть расходов, это решит вопрос.
ДЕ: Хотите ли вы быть настоятелем Анненкирхе, скажем, до старости?
ЕР: Я дал себе время примерно до 2025 года. Должна быть ротация: приходит новый человек с новыми идеями, со свежими силами.
Но хотелось бы видеть здесь несколько пасторов к этому времени, чтобы один из них мог стать настоятелем. И чтобы доминирующую роль играл приход, а не настоятель, потому что пастор – фигура всегда временная.
Инструменты управления бизнесом вполне применимы к храму. Некоторые пасторы стесняются и боятся того, что у церкви есть сакральная сторона, а есть и светская.
Бояться не надо: это организация, у которой есть ИНН, счет в банке и так далее. И вот эта сторона – внешняя, не сакральная – должна быть так же понятна людям, как, например, парикмахерская.
У нее есть реклама, страница в соцсетях. Если делаем афишу, афиша должна быть красивой, а не просто сделанной в Word.
