Историк Алексей Муравьёв о происхождении уйгурского языка, культурах Великого шелкового пути и староуйгурском письме
Последний участок Великого шелкового пути, который, собственно говоря, соединял центральноазиатский Согд и Пекин (Ханбалык, как его называли в юаньско-монгольское время), представляет собой интереснейшую часть христианского Востока, где взаимодействовали иранские языки (фарси, согдийский), сирийский, тюркские (прежде всего так называемый древнеуйгурский), монгольские языки (их было несколько) и собственно китайский, или старокитайский.
Считается, что первоначальный интерес к христианизации этих мест проявился уже у знаменитого сирийца Баршаббы, епископа Мервского в IV–V веках, который назначил митрополитов или отправил миссионеров в Северный Китай. К VI–VII векам, когда возникли эти миссии и митрополии Гератская и Систанская в Церкви Востока, неверно называемой несторианской, эти места претерпевали довольно интересную трансформацию, потому что племенной мир Восточного Туркестана испытал передвижение с севера тюркских племен, возник Восточно-Тюркский каганат, который в VII веке распался, прошло несколько волн консолидации племен, которые называются уйгурами, или токуз-огузами, на территории северных границ Великой степи и собственно Китая.
Уйгуры были первоначально язычниками, носителями традиционной тюркской этнической культуры, но постепенно под влиянием согдийских иранских миссионеров и контактов с культурами Великого шелкового пути они усвоили три культуры — это манихейская, христианская и буддийская. Собственно, манихейство одно время было даже наравне с буддизмом официальным вероисповеданием Турфанского идыкутства (с центром в г. Кара-Ходжа, или Гаочань), одного из уйгурских княжеств. Эта христианская культура в уйгурский период просуществовала примерно в период с VIII по XII век, то есть во время, когда произошло монгольское нашествие, и собственно создание Золотой Орды полностью перевернуло всю племенную картину. После исламизации монголов это христианство исчезло, уйгуры были исламизированы.
Как я сказал, уйгурский язык, на котором это христианство выражалось, представляет собой тюркский язык, восточнотюркский, отдаленно родственный современному узбекскому, и на этом языке сохранилось довольно большое количество христианских, буддийских и манихейских памятников. Нас интересуют прежде всего христианские, они записаны особым письмом, оно называется староуйгурское письмо и представляет собой графический вариант согдийского письма. Согдийское письмо, в свою очередь, было заимствовано согдийцами, восточными иранцами, от сирийцев и было локальным вариантом одного из видов арамейского письма. То есть, иначе говоря, от сирийцев оно было заимствовано к согдийцам, а от согдийцев к уйгурам. В результате это письмо, которое пишется справа налево очень своеобразным, таким интересным дуктом, представляет собой одну из интересных черт этой уйгурской цивилизации.
Мы знаем, что уйгуры довольно сильно повлияли на возникновение христианства в самом Китае, центром которого становится Чанъань, или по-сирийски Кумдан, Сиань по-современному произношению. В Чанъани была церковь, у нас сохранилась с этого времени найденная в 1625 году каменная стела 781 года с надписями на китайском и сирийском языках, в которой упоминается цзиньцзяо — «сияющая религия», как называли христианство. От этого и более раннего времени осталось некоторое количество документов, которые были найдены в разных местах на китайском и уйгурском языках. На китайском языке сохранились сочинения епископа Алобэня, или Алопэня (имя варьируется), который прибыл в Китай около 635 года и был, вероятно, одним из энтузиастов и моторов христианизации Китая в эту эпоху. Он составил исповедание веры для императора Тай-цзуна. Но в IX веке император У-цзун начал гонения на буддизм и христианство, и к тому времени, как в Китае появились католические миссионеры, то есть в XIII–XIV веках, уже эта христианская традиция была в упадке, и связан этот упадок был с двумя важными событиями.
Первым важным событием были сложности культурной адаптации этого типа христианства в китайской культуре, а вторым важным событием было монгольское завоевание.
Первоначально, когда христиане появились в Северо-Западном Китае, им нужно было каким-то образом себя репрезентировать. Эта задача была решена через уподобление буддистам, то есть христианские монахи объясняли себя как подобных буддийским монахам, для обозначения христианского бога использовался, соответственно, иероглиф Фо (Будда, или бодхи) — «просветленный», собственно говоря, это санскритский термин. Для обозначения Христа использовали сирийское слово Мо-ши-ха, то есть слово Христос передавалось через фонетическую транскрипцию сирийского слова «помазанник». Это было сделано не очень искусно, потому что некоторые иероглифы читались как «крыса», и эти транскрипции получили заслуженные упреки от позднейших интерпретаторов. В результате в каком-то смысле, когда конфуцианская или даосская ортодоксия ополчалась на буддистов, жертвами косвенно были и христиане, потому что их записывали в ту же категорию: монахи, там проповедуют какое-то воздержание и так далее.
Мы знаем, что к тому времени, когда католические миссионеры Плано Карпини и Гийом де Рубрук оказались в Китае, в Сиане и Ханбалыке (Пекин), местное христианство сирийского происхождения было на некотором спаде. Итальянец Марко Поло в своих воспоминаниях (кто бы ни был их реальным автором) описывает, что христиане — он называет их несторианами — часто сами не знают тех текстов, которыми они молятся, их культурный уровень очень низкий, что они алчные и невежественные. Частично мы можем, конечно, сказать, что в этом виноват сам Марко Поло или Рубрук с Карпини, которые не увидели хорошее, а увидели плохое, но тем не менее определенный культурный спад местного христианства они отразили. Это связано еще и с тем, что центральные области распространения христианского вероучения — это собственно Месопотамия и Иран — были отделены большими пространствами, которые вошли в состав Золотой Орды, и коммуникации по Великому шелковому пути затруднились. И поэтому это христианство законсервировалось, так сказать, в своей среде варилось, хотя с монгольским временем связан его кратковременный взлет.
У нас есть очень интересный литературный памятник монгольского времени — история мар Ябалахи III и раббан Саумы — это два уйгурских монаха, которые путешествуют из этих мест по Великому шелковому пути как послы хана Хубилая, доходят до Рима и Константинополя, участвуют в большой церковной политике, становятся свидетелями гонений на христиан в Месопотамии. Повесть об их путешествии сохранилась на сирийском языке как важный источник и издана Полем Беджаном, переведена на русский Н. В. Пигулевской. От уйгурского христианства у нас, как я сказал, имеется несколько десятков текстов разной длины, не считая фрагментов, многие из них найдены в Турфанском оазисе в Гаочаньском уезде и в других местах Синьцзяна (Синьцзян-Уйгурского автономного района) и Ганьсу в КНР. На китайском языке у нас имеется тоже примерно около десятка документов этого раннего распространения христианства домонгольского времени, и имеются, кроме того, сведения от этих миссионеров о христианстве в Китае и Великой степи.
Какие основные задачи стоят перед исторической наукой в связи с этим? Во-первых, конечно, нахождение и интерпретация новых текстов и на уйгурском, и на китайском языках. Во-вторых, переинтерпретация тех текстов, которые у нас есть. Многие христианские старокитайские тексты прочитаны неверно, потому что считались как бы буддийскими. Так, например, там читают слово «сутра», которое явно к христианским текстам неприменимо, и знаменитый текст «Канон Иисуса Христа» часто называли сутрой, и это не совсем верно. Да и слово «канон» тут едва ли применимо. Многие термины нуждаются в таком дополнительном прочтении, эта работа сейчас делается. Надо уточнять взаимодействие между китайцами и уйгурами, там не все ясно, есть документы, которые еще будут привлечены в исследовании. Знаменитый словарь древнетюркских диалектов Махмуда Кашгари «Лугат ат-турк» содержит много терминов, часть из которых имеет христианское происхождение.
И конечно, помимо лингвистического и рукописного материала, есть археологический материал, который и на территории Синьцзяна, и на территории Ганьсу, в Сиане, в Турфане, в Дуньхуане и даже на территории Пекина может давать иногда очень интересные данные. Это и остатки строений, рукописи, надписи и так далее. И конечно, часть этого христианства оказывается на центрально-азиатском этапе Великого шелкового пути — в Киргизии в районе Бишкека, в Казахстане, где мы встречаем надгробные камни, написанные, как правило, сирийскими буквами, но на них есть уйгурские имена, на них и какие-то элементы китайских традиций. Это настоящий контакт культур, зона взаимодействия, где христианство присутствовало наравне с манихейством, буддизмом и исламом. То есть это такая часть христианского Востока, которая, будучи окраинной, периферийной, отражает очень важные закономерности, характерные для христианского Востока как целостного феномена.
