«Из всех великих людей мира ни у кого не было столько хулителей, как у Мухаммеда». Помогут ли эти слова шотландского священника и востоковеда Монтгомери Уотта (Montgomery Watt) объяснить «столкновение цивилизаций» между Западом и Востоком в седьмом веке, когда произошло великое разделение в Средиземноморье между христианским и исламским мирами.
По мнению историка Джона Толана (John Tolan), все было гораздо сложнее. На Западе, особенно во Франции, образ Пророка не всегда был отрицательным. Все зависело от обстоятельств и политических игр, так что Мухаммед и Ислам, как указывает автор, являются «неотъемлемой частью европейской культуры». Это не значит, что в прошлом Европы мусульманского было столько же, сколько и христианского, как некоторые пытаются нас уверить, искажая исторические реалии. Но напомним, что со времен Средневековья фигура Мухаммеда постоянно упоминалась в трактатах христианских и светских писателей.
При помощи экскурса в историю автор представляет нашему вниманию множество взглядов Запада на Мухаммеда. Во времена крестовых походов его назвали шарлатаном, еретиком и развратным идолопоклонником, чье сексуальное распутство являлось воплощением самого Антихриста. Это представление о Мухаммеде будет развиваться, особенно в эпоху Возрождения, когда Франции Франциск I сблизится с султаном Сулейманом, чтобы создать союз против империи Габсбургов. Тогда фигура Пророка вызовет растущий интерес, особенно у некоторых протестантских писателей, очень аккуратных с римской ортодоксией. В свою очередь, чтобы очернить Лютера и Кальвина, некоторые католические авторы обвиняют их в том, что они еще хуже, чем Мухаммед, что представляет последнего в более выгодном свете.
Но именно с семнадцатого века, в эпоху английского республиканизма, а затем и во времена Просвещения, Запад особенно заинтересовался Мухаммедом, в котором он видел образец просвещенного реформатора, боровшегося с клерикальной властью. Именно это читается между строк у Вольтера, который, за явной критикой, восхваляет Мухаммеда в своем «Эссе о нравах и духе народов», чтобы посильнее задеть Римскую Церковь. Гиббон недалек от Вольтера, и видит в Мухаммеде «великого человека», в отличие от Монтескье, который с недоверием относится к исламскому фанатизму.
К Мухаммеду благоволит даже аристократическая школа. В конце правления Людовика XIV, граф Буленвилье, переводчик Спинозы, назвал Мухаммеда первым защитником феодального общества. Позже Гете, Наполеон и Ламартин будут восхищаться Мухаммедом. Действительно, представление о пророке в восемнадцатом веке, очень далеко от сегодняшнего видения, которое нам предлагает салафизм или “Братья-мусульмане” (террористическая организация запрещена в РФ — прим.ред.). Ибо невозможно понять образ Мухаммеда в Европе, не думая о том, что о нем сказано в исламе.
Это краткое изложение главы, посвященной двадцатому и двадцать первому столетиям, в которой автор ограничивается изучением более или менее симпатических иллюзий Массиньона (Massignon), Ватта (Watt) или Кюнга (Küng), которые после Второго Ватиканского собора, поверили в межрелигиозный диалог и даже в появление единой религии.
