Тезису о том, что современный капитализм — во многом порождение религиозных традиций протестантизма, много лет. Об этом еще в 1905 году писал в книге «Протестантская этика и дух капитализма» немецкий социолог Макс Вебер. Сегодня некоторые исследователи утверждают, что протестантизм не только повлиял на капитализм, но и привел к экономическому расцвету всего западного общества.
Но как же в таком случае быть с российской историей — ее дореволюционным периодом? Обращаясь к нему, мы можем увидеть немало примеров успешного предпринимательства, построенного на совсем иной религиозной идеологии — старообрядчестве. В чем сходство и отличие русского старообрядческого предпринимательства и западного протестантского?
Возникшее в Европе начала XVI века движение за реформы и обновление церкви стало ответом на злоупотребления в католицизме. Реформаторы, получившие наименование протестантов, тем не менее в первые десятилетия проповедовали традиционные христианские взгляды на богатство, присущие католической церкви, которая формально осуждала стяжательство. Однозначным поначалу было и отношение к предпринимательству. По словам первого идеолога реформации Мартина Лютера, если кто-либо «хочет быть богатым, то пусть берет в руки плуг и добывает от земли».
«Я не замечаю того, — писал Лютер, — чтобы купцы приносили в страну множество хороших обычаев. И Бог по этой причине в старину повелел народу Израиля жить вдали от моря и не увлекаться торговлей».
Но со временем взгляды изменились — благодаря учению о предопределении и концепции призвания. Эти взгляды были присущи второму поколению реформаторов наиболее известным из которых был Жан Кальвин, признававший все профессии равными в призвании, к которому человек «поставлен Богом» и через которое им «действует» Святой Дух. Кальвин фактически не отвергал и торговлю, подчеркивая, что «нет дела нечистого и презренного, которое не засияло бы перед Богом и не стало бы драгоценным если, выполняя его, мы служим нашему призванию».
Это учение стало получать распространение во второй половине XVI века. Вышедшие из кальвинизма идеологи (пуритан, квакеров, баптистов и пр.) подчеркивали, что прибыль как результат успешного предпринимательства является следствием благочестия и добродетели. Получение предпринимательской прибыли было не только оправдано, но и предписано — как проявление Божьего благословения. А бедность и нищенство, наоборот, стали восприниматься как следствие неизбранности и греха.
Кроме того, на основе тезиса о божественном происхождении всех земных благ, в кальвинизме уточнялась концепция собственности. Кальвин, ссылаясь на апостолов Луку и Павла, утверждал, что «все наши дары суть имущество Бога», а мы — «распорядители всего, что Господь дал нам». Эта мысль позже развивалась духовными руководителями пуританизма: «…Человек — лишь управляющий благами, доверенными ему милостью Божией, он подобно рабу в библейской притче, обязан отчитываться в каждом доверенном ему монете». В отличие от дореформационного христианства, Кальвин из тезиса о Божьей собственности фактически вывел принцип священной частной собственности. «Бог велел нам прилагать все свои усилия к сохранению достояния каждого человека, — писал Кальвин. — Мы должны усвоить, что имущество человека достается ему не случайно, но по воле Того, кто является полновластным хозяином и Господином всего, и поэтому никто не вправе красть у кого бы то ни было его богатство, дабы не нарушить установленное Богом распределение».
При этом в новой концепции сохранялись социальные аспекты. Обязательным условием подтверждения избранности и благодатного происхождения богатства считалось правильное использование результатов профессиональной деятельности. Осуждая стяжательство католической церкви, Кальвин подчеркивал, что «постановления и каноны часто говорят о том, что все, чем владеет Церковь — будь то земля или деньги, — есть достояние бедных». В не меньшей степени это относится и к богатствам, получаемым избранными. Они должны были проявлять свою подверженность Благодати, проявляя любовь к ближнему, а значит и к Богу. Поначалу в протестантизме допускалось осуществлять любовь к ближнему посредством милостыни, на что прямо указывал Кальвин. Но позже, в ходе дальнейшей рационализации вероучения, милостыня была строго запрещена. Уже в XVII веке лозунгом стали слова «Подаяние — не милосердие» (как назвал одну из своих работ выпускник пуританской духовной академии Даниэль Дефо, более известный нам как автор книги «Робинзон Крузо»). Богу стало «угодно рациональное и утилитарное использование богатства на благо каждого человека и общества в целом. Аскеза требовала от богатых людей <…> такого употребления богатства, которое служило бы необходимым и практически полезным целям».
Таким образом, в протестантизме произошло переосмысление положений раннего христианства о частной собственности и богатстве. Богатство для протестантов стало следствием сакрализованной профессиональной деятельности. Важнейшим результатом стало и то, что, по словам Макса Вебера, вера протестантов освобождала «приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики, разрывала оковы, ограничивавшие стремление к наживе, превращая его не только в законное, но и в угодное Богу <…> занятие».
А что же в России? Первое время после церковного раскола XVII века в старообрядчестве были распространены традиционные взгляды на нестяжание и богатство. Как и в синодальной церкви, в староверии были приняты тезисы о том, что спасти душу могут и богатые, «если помыслят, что видимое богатство есть тленное и скоропреходящее и что оно не заменяет недостатка благ духовных». Но в XVIII-XIX веках в ходе широкой предпринимательской практики произошла эволюция этих взглядов. С начала XVIII века староверами развивалась идея богоданности богатства. Интересные рассуждения о предпринимательстве и вере ходили в среде купцов-беспоповцев Владимирской губернии в начале XVIII века. Они считали, что соблюдение религиозных норм своего согласия служит залогом богатства. А на некоторых старообрядческих иконах Николы Угодника встречаются клейма не только о спасении от бед, но и об обретении богатства.
Окончательно оправдание богатства вербализовалось на рубеже XIX-XX веков в работах и проповедях выдающихся начетчиков. Один из самых влиятельных старообрядческих архиереев епископ Арсений Уральский указывал, что спасение души зависит от благочестия, исполняемого каждым «противу его состояния». Соответственно, для некоторых «истинно верующих» управление собственностью — это путь к спасению.
Владыка Арсений, полностью оправдывая обладание собственностью, отмечал: подвиг «богатого» — «миловать нищих», а вот нищие должны помнить, что собственность на небо не унесешь, исполнение Христовых заповедей ими заключается в том, «чтобы с благодарением переносить судьбу свою».
В итоге, по свидетельству самих старообрядческих предпринимателей, купцу из староверов «и в голову не приходило считать себя за свое богатство в чем-то виноватым перед людьми», лишь перед Богом, но не за некую греховность обладания, а за то, «что из посланных средств недостаточно уделяется бедным» и обществу. Традиционный тезис о возвращении Богом данного богатства ближнему не просто сохранялся в старообрядчестве. В староверии сложился культ милостыни.
Тезис об оправдании богатства милосердием ярко проявился в старообрядческих сборниках, где содержится множество упоминаний о том, что для душевного спасения «расточи имение нищим». Ни один сборник поучений не обходился без текстов, убеждавших в необходимости подачи милостыни. Без этого хозяйственная деятельность не имеет смысла, она, как утверждал один из сборников, «лютое стяжание и пагубное богоненавистное немилосердие». Милостыней, в ряде случаев, богатство не просто оправдывалось, но и даже мотивировалась его необходимость для служения другим людям, особенно неимущим. Староверы считали, что щедрость в милостыне соответствует тезису о Божественном подобии тварного человека — «добродетель сия подражает Бога». Неважно, по какой причине человек подает милостыню: один «творит милостыню яко да спасется корабль его, и Бог спасает корабль его, другой творит за чад своих, и Бог спасает чад своих, другой творит за еже прославитися, и Бог прославляет его и не отметает Бог никого».
Другим условием спасительности имения и важнейшим условием оправдания стяжательства являлся трудовой характер нажитого.
Даже милостыня должна была подаваться от богатства, заработанного праведным трудом.
Для староверов с более выраженным акцентом, чем в синодальной церкви, собственность «была, в первую очередь, правом труда, а не капитала». Как и в крестьянской среде вообще, у староверов было распространено представление о том, что праведная собственность не может сложиться без приложения личного труда собственника. Исследователи в старообрядческой духовной и хозяйственной культуре уже конца XVII- XVIII веков обнаруживают дальнейшее сплетение «трудовых и собственнических начал». «Никто не может стяжать что благо аще со многим трудом», — многократно повторяли старообрядческие нравоучительные сборники.
Такие положения во многом снимали нравственный конфликт при ведении предпринимательской деятельности. Если собственность уже не была губительной в любом случае, то милостыня в различных ее формах представлялась не выкупом, а обязанностью Божьего управляющего. Требовалось максимизировать «возврат» средств общине и единоверцам, прежде всего сирым и убогим, сохранить предпринимательство именно как материальную базу гонимого и преследуемого старообрядчества. Собирание капитала, стяжание только ради наживы, только для обеспечения своих личных потребностей находились вне системы ценностей староверов.
Таким образом, в старообрядчестве сложилась новая концепция собственности с ориентацией на функцию обеспечения сообщества. Наиболее важным в системе представлений старообрядцев различных согласий о собственности стало, то, что предприниматели-староверы, как и протестанты, были уверены: они не являются полными и безраздельными собственниками. Но российские «Божьи доверенные по управлению собственности», в отличие от протестантов, не получали имение непосредственно от Господа, но зарабатывали его своим праведным трудом, и право на собственность фиксировалось благочестивым распоряжением ею в интересах общества, малоимущих и церкви.
