Восточная Римская империя, Ромейская империя, Византийская империя — все это Византия, государство, которое пало около шести веков назад. В книге «Краткая история: Византийская империя» (издательство «Колибри») британский византинист Дионисий Статакопулос рассказал о религии, экономике и инфраструктуре этого государства, а также о разделе Римской империи, натиске турок и возникновении Османской империи. «Сноб» публикует одну из глав.
Панайотис Зографос. «Падение Константинополя», 1836 Иллюстрация: Wikipedia Commons
Падение Константинополя означало конец существования Византии как самостоятельного государства, но отнюдь не исчезновение всего византийского. В 1453 г. некоторые участки бывшей империи оставались незавоеванными, и все еще существовали подконтрольные латинянам государства, население которых в основном составляли византийцы. Рассказывая о долгой и богатой истории Византийской империи, было бы несправедливо обрывать повествование на 1453 г.: ее жители и государственные структуры просуществовали гораздо дольше, а значит, проследив за их судьбой, мы сможем больше узнать о заключительном периоде византийской истории и имперском наследии — как на региональном, так и на общеевропейском уровне.
Поскольку Константинополь был взят с боем, по мусульманскому обычаю он был отдан на откуп мародерам — ровно на три дня. Вряд ли когда-нибудь удастся восстановить подлинные события тех дней, поскольку дошедшие до нас свидетельства очевидцев чрезвычайно эмоциональны, что вполне понятно, учитывая трагизм ситуации, в которой оказались жители осажденного города. Продолжалось ли разграбление столицы в течение трех дней или Мехмед II остановил его несколько раньше, — в любом случае последствия были катастрофическими. Нет сомнений в том, что все участники сражения погибли, все гражданское население было обращено в рабство, а все постройки (особенно городские стены и прилегающие территории) сильно пострадали. Недвижимое имущество принадлежало государству, и султан ясно дал понять, что его надлежало оставить в целости. Он объявил Константинополь новой столицей своей империи, хотя официальной резиденцией султана город оставался лишь до 1460 г. Собор Святой Софии был назван первой пятничной мечетью города, и, как только прекратились бои, там начали совершать намаз.
Доподлинно неизвестно, какая судьба постигла последнего византийского императора. Большинство греческих источников сообщают, что он погиб в бою, то есть принял смерть истинного мученика. Некоторые подчеркивают, что он якобы сорвал с себя знаки императорского достоинства, надеясь, что в случае гибели его не смогут опознать. Если верить турецким источникам, его бездыханное тело было опознано, а его отсеченную голову поднесли султану. Принимая во внимание, сколь высокое положение он занимал, трудно представить, что его могли не узнать. Какими бы ни были обстоятельства его смерти, ясно одно: церемонии захоронения организовано не было и никакой информации о месте его погребения нет. Разумеется, это послужило благодатной почвой для возникновения целого ряда легенд: полагали, что небесный ангел поднял Константина, превратил его в кусок мрамора и спрятал в пещере. Предание гласит, что однажды, когда Господу будет угодно, император оживет и освободит свой город.
Что касается византийской элиты, султан лично заплатил выкуп за всех выживших аристократов, в первую очередь тех, кто занимал высокие посты при дворе византийского императора. Среди них был высокопоставленный городской чиновник Лука Нотарас и его сыновья. Нотарасу было поручено составить список граждан аристократического происхождения и членов их семей, чтобы они могли воссоединиться с родными, ведь родственники оказались разлучены, попав в плен к разным турецким солдатам и офицерам.
На протяжении нескольких дней казалось, что султан подумывает о том, не поручить ли Нотарасу управление Константинополем. Но что-то пошло не так. В некоторых источниках утверждается, что османы выдвинули требования, на которые Нотарас не мог согласиться, но, вероятнее всего, члены османской элиты (как турки, так и греки) посчитали излишним наделять столь значимыми полномочиями человека старого порядка. В итоге он, его зятья и двое старших сыновей были казнены вместе с другими мужчинами из аристократических семей. Его жену и двух дочерей в качестве рабынь султана отправили в столицу Османской империи, город Адрианополь, а самого младшего сына отправили в гарем и заставили принять ислам.
Две другие дочери Луки, Елена и Анна, взяли на себя труд вызволить из плена выживших родственников (к тому моменту в живых остались лишь две сестры, их мать умерла по пути в Адрианополь). При жизни их отец положил крупные суммы денег в банки Венеции и Генуи, но из-за хаоса, творившегося во время взятия города, все императорские счета были заморожены до тех пор, пока не удалось найти его законных наследников. В конце концов Елена смогла выплатить Мехмеду II чрезвычайно крупный выкуп, который он затребовал в обмен на ее сестер, и спустя несколько лет после взятия Константинополя они вновь оказались на свободе. Обе впоследствии приняли монашеский постриг.
Согласно частично сохранившимся данным переписи населения 1455 г., значительная часть Константинополя была разрушена и заброшена. Требовалось заново превратить город в оживленный урбанистический центр. Кроме того, было необходимо включить население бывшей Византийской империи в состав нового государства. Чтобы в городе вновь начала пульсировать жизнь, Мехмед II стал заманивать туда людей, раздавая всевозможные привилегии, в том числе налоговые послабления (что напоминает тактику, которой следовал в IV в. Константин I). Он заставил беженцев вернуться в город и пообещал предоставить им жилье — пусть и не то же самое, в котором они жили раньше. Эти особые условия в отношении жителей Константинополя действовали около двадцати лет после падения Византии.
Одной из мер, направленных на увеличение населения города, стало принудительное переселение (так называемый сургун) жителей Греции и Анатолии: согласно имеющимся источникам, в Константинополе таким образом обосновалось от 5000 до 8000 семей. К концу правления Мехмеда II в 1481 г. Константинополь считался крупнейшим городом Османской империи (его население составляло около 60 000–70 000 человек). Количество его жителей вновь выросло после 1492 г., когда в город прибыли изгнанные из Испании евреи — общее число переселенцев составило около 36 000 человек.
Основной план султана заключался в том, чтобы создать, а точнее, воссоздать нормальные условия и обеспечить достаточный уровень жизни населения. Это стремление нашло отражение в программе застройки Константинополя. После 1459 г. султан приказал начать строительство нового дворцового комплекса в центре города на Бычьем форуме (сегодня этот комплекс носит название Старый Сераль), его собственного комплекса мечетей (на месте выстроенного Константином храма Святых Апостолов — уничтоженного мавзолея византийских императоров — была возведена мечеть Фатих), крытого рынка (сегодня это место называют Джевахир Бедестен, что означает крытый ювелирный рынок, и оно представляет собой старую часть стамбульского Большого базара), а также системы дорог, мостов, бань и акведуков. Разумеется, был проведен ремонт стен и восстановлены укрепления в районе Золотых ворот, которые должны были стать первой в Европе цитаделью в форме звезды. Поощрялось строительство в Константинополе со стороны османской элиты, благодаря чему город постепенно преображался, превращаясь в подлинную резиденцию османского императора. Этот ранний этап характеризовался осуществлением новых проектов по сооружению и восстановлению объектов городской инфраструктуры. Превращение христианских церквей в мечети (за исключением собора Святой Софии) датируется периодом после смерти Мехмеда II. Население города было смешанным, однако турок все же было большинство.
1453 г. стал переломным моментом и для Османской империи. Завладев тем самым городом, Мехмед в полной мере осознал уроки Византии, чьи достижения он намеревался превзойти. Этот год ознаменовал для османов решительный поворот в сторону более централизованного государства, в котором интересы элиты, выступавшей в авангарде османской экспансии, в том числе благодаря смелости гази (воинов-добровольцев, расширявших границы империи за счет нападений на поселения неверных), отходили на второй план и были подчинены абсолютной власти султана.
Именно такую расстановку сил символизировала новая мечеть Султана Эйюпа. Построенная за пределами города на предполагаемом месте захоронения одного из спутников пророка Мухаммеда, она стала первой новой мечетью Константинополя и продемонстрировала нежелание старой элиты как-либо отождествлять себя с самим городом: Константинополь надлежало завоевать, разграбить и покинуть. Для султана же город стал средством выражения и воплощения его видения нового государства. Он намеревался создать новую элиту из своих рабов, которые были бы обязаны ему всем, а значит, их преданность ему была бы гарантирована. В основе нового государства лежали византийские, исламские, турецкие и иранские традиции.
Население Константинополя росло, город преображался, а тем временем султан задался целью консолидировать свои владения. В течение двух десятилетий после 1453 г. большинство оставшихся в регионе лоскутков незавоеванных территорий, до сих пор принадлежавших византийцам и латинянам, были захвачены османами: Афины — в 1456-м, Сербия — в 1459-м, Мистра — в 1460-м, Трапезунд — в 1461-м, Митилини — в 1462-м, Негропонте — в 1470-м, Каффа — в 1475 г.
Когда власть перешла к османам, былые привилегии, которыми пользовались итальянские республики во времена Византии, были почти полностью утрачены. Вся торговля, которую вели итальянцы, перенеслась из Константинополя в находившееся на противоположном побережье предместье Галата (Пера), и, несмотря на несколько заключенных соглашений (к примеру, вскоре после разграбления Константинополя был подписан договор с генуэзцами), венецианских и генуэзских купцов в регионе заметно поубавилось. К концу века пошатнулось первенство Генуи на Черном море, приносившее ей большие доходы. Венеция продержалась чуть дольше, оставаясь крупным торговым союзником османов вплоть до XVII в., хотя и ее время от времени постигали неудачи. В период с середины 1350-х гг. до начала XVI в. политическая раздробленность, характерная для периода поздней Византии, была устранена, и вся территория бывшей империи оказалась под властью новой. Это серьезно повлияло на судьбу некоторых ключевых византийских институтов.
Попытки отыскать отголоски старого византийского порядка и выживших представителей прошлого приводят к выводу о том, что проще всего их обнаружить в двух областях общественной жизни — в рядах церковных служителей и греческой константинопольской элиты. Между этими двумя группами существовали достаточно тесные связи. Поскольку Константинополь еще за полвека до осады стал изолированным островком византийской власти внутри Османского государства, по крайней мере с конца XIV в. граждане и институты византийского мира имели шанс наладить связи с новыми хозяевами. Готовность подчиняться и подстраиваться под новые условия позволяла им сохранять за собой привилегии и собственность (именно так поступали многие монастыри и города) и даже давала им шанс заметно преуспеть в социально-экономическом плане.
Сразу после падения Константинополя на арене появились зажиточные и могущественные горожане — некоторые из них принадлежали к знаменитым семьям, другие были малоизвестными. Они удачно воспользовались установлением нового государственного строя и вложили свои средства в торговые предприятия. Должно быть, необходимый капитал появился у них еще до разграбления города, однако политическая нестабильность и нерегулируемая конкуренция с итальянскими купцами сдерживали их деловые порывы. Теперь им жилось как нельзя лучше, они хорошо понимали существующие принципы и способы ведения торговли, что, вероятно, было по душе новой власти. Одним из ярких представителей этой прослойки стал Фома Катаболен, секретарь Мехмеда II. Откуп налогов, управление государственными монополиями (например, соляной торговлей) и пошлинами обеспечивали таких людей богатством и выгодными связями. Некоторые из них были родственниками видных новообращенных деятелей, которые изменили свои убеждения, чтобы сохранить власть при дворе — например, Месих-паша, племянник последнего византийского императора, позднее ставший великим визирем.
В течение первых десятилетий после падения Константинополя среди занимавших высокие посты немало было тех, кто принадлежал к семействам Кантакузинов и Палеологов. Их ряды пополнялись, по мере того как все больше зажиточных горожан выкупали свою свободу и возвращались домой. В город стекалась знать из недавно завоеванных территорий (Морея и Трапезунд), которая пыталась восстановить свое влияние. Именно благодаря этим людям, получившим выигрышный билет в новой политической ситуации, у Мехмеда возникла мысль о том, что восстановление патриархата в Константинополе могло бы стать для греческого населения весомой причиной вернуться в город.
Приблизительно через полгода после захвата столицы султан освободил из плена Геннадия II Схолария, монаха, некогда возглавлявшего клику противников унии (в результате он в каком-то смысле оказался у султана в пожизненном долгу). Именно его Мехмед II выбрал на роль нового патриарха, и это решение было одобрено советом епископов. Султан наделил патриарха определенными привилегиями — именно самого патриарха, а не патриархат, поскольку такой общественный институт отсутствовал в системе османских законов. В руках Геннадия оказалась административная и законодательная власть над православным населением, и, по крайней мере поначалу, он занимал довольно привилегированное положение. На протяжении первых десятилетий после 1453 г. патриархи освобождались от уплаты налогов. В их обязанности входило управление существующим церковным и монастырским имуществом (то есть той его частью, которая осталась после масштабных конфискаций, проведенных турками) и применение семейного права среди православного населения. Судя по череде патриархов, занимавших этот пост в течение первых двух десятилетий после 1453 г., сложившаяся ситуация была непростой: всего за 20 лет сменилось одиннадцать патриархов, в том числе трижды эту должность занимал сам Схоларий и дважды — один из его преемников Симеон.
Став первым патриархом времен Османской империи, Геннадий был окружен ореолом таинственности. Откровенно говоря, он не мог долго занимать этот пост (он трижды складывал с себя полномочия — в 1456, 1463 и 1465 гг.), учитывая, насколько трудная перед ним стояла задача — постоянно лавировать между непостоянными прихотями султана и давлением, которое оказывала на патриарха принципиально важная и растущая социальная прослойка светских архонтов из рядов греческой элиты, поддержка которой доставалась ему ценой немалых усилий. Непримиримый противник унии, Геннадий выказывал снисходительность по отношению к своей пастве — такое отношение было необходимым, если он хотел обеспечить единство православного населения. Однако это приводило в ярость многих его бывших соратников. Патриарх умело приспосабливался к чрезвычайным обстоятельствам, к примеру, проявляя терпимость в отношении тех, кто желал вступить в повторный брак после смерти (в том числе предполагаемой) супруга или супруги.
В конце концов Геннадий осознал, что церковь могла существовать и без империи — на самом деле, в определенном смысле, она могла стать своеобразной заменой государству в сознании верующих и принять на себя роль консолидирующего института. Однако, по мнению Схолария и многих его современников, все это происходило на фоне приближающегося конца света: предполагалось, что 1492 г. ознаменует собой конец седьмого тысячелетия, и люди в полной уверенности ожидали наступления Судного дня (см. главу 2, где описывается похожая ситуация, сложившаяся приблизительно в 492 г.). В свете этих настроений сохранение православной праведности приобрело еще большее значение, а трагическое падение Византии можно было пережить, объяснив его закономерностями Вселенной.
Османское государство поддерживало укрепление православия. К примеру, после завоевания территорий бывшей Византийской империи, находившихся в тот момент под властью латинян, османы поспешили восстановить там иерархию православного духовенства. Патриархат же, как и следовало ожидать, разорвал все связи с римской церковью. В 1484 г. Константинопольский большой поместный собор православной церкви, на котором присутствовали все четыре греческих патриарха, объявил Флорентийский собор неканоническим, а ненавистную Флорентийскую унию недействительной.
Сложившиеся поначалу благоприятные условия для патриархата постепенно стали ухудшаться. Был введен ряд ограничений, после того как была достигнута главная цель — привлечь городское население обратно в Константинополь, и особенно в 1470-х гг., когда военные кампании стали требовать дополнительных ресурсов. Кроме того, поскольку отношения между османами и патриархатом не были закреплены институционально и представляли собой лишь ряд постоянно меняющихся договоренностей (в первую очередь личных — между патриархом и каждым новым султаном), то и сами они неизбежно менялись. Постепенно сформировалась традиция, а потом и закон, согласно которому патриарх должен был выплачивать султану ежегодный налог, а также определенную сумму в благодарность за дарованные привилегии. Доходы, с которых платился такой налог, собирались в форме пожертвований православной паствы, которые поначалу были добровольными, но вскоре стали взиматься в принудительном порядке.
Церковная подать называлась каноникон и являлась пережитком византийского прошлого. Определенный капитал накапливался и благодаря управлению церковными и монастырскими поместьями, сбору налогов на ярмарках и подаркам, которые преподносились в дар церкви по особым случаям (к примеру, после празднования свадьбы). Однако, по мере того как аппетиты османов росли, патриархам становилось все сложнее собирать требуемые суммы. Именно тогда влияние архонтов стало играть ключевую роль. Давая в долг церкви необходимые средства, они получили возможность управлять делами церкви и отныне нередко выдвигали собственных кандидатов на роль патриарха. Архонты представляли греческую элиту, поэтому патриархат в своей основе оставался греческим институтом.
Мехмед II сыграл ключевую роль в событиях раннего периода Османской империи. Оказавшись у власти в очень молодом возрасте (его отец Мурад II отрекся от престола в пользу сына, когда тому было всего тринадцать лет), он завоевал Константинополь в возрасте двадцати одного года. Существуют свидетельства того, что Мехмед высоко ценил византийские святыни и реликвии: он собирал их в своей сокровищнице и, по воспоминаниям некоторых, вероятно, слишком легковерных современников, особо чтил некую икону Богородицы. Он содержал при дворе греческую канцелярию (копии государственных уставов на греческом языке создавались вплоть до 1520 г.) и поручал придворным писцам создание рукописей. Весьма показателен тот факт, что один из придворных историков того периода по имени Ми-хаил Критовул написал на греческом языке своеобразную историю Византийской империи, однако в роли главного героя в ней выступал османский султан. Различные греческие авторы охотно расточали похвалы Мехмеду, используя те же самые приемы и формулировки, с помощью которых веками превозносились византийские императоры.
В последние годы своей жизни Мехмед призвал ко двору одного венецианского художника. Результатом их встречи стал знаменитый портрет Джентиле Беллини, вошедший в коллекцию Лондонской национальной галереи. Эта картина — символ пересечения имперских амбиций Османской империи с миром европейского Возрождения. Наследник турецкого престола Баязид II (1481–1512) не разделял отцовской любви к византийскому и римскому искусству. Собранная Мехмедом коллекция была выставлена на продажу (в том числе и портрет, который теперь хранится в Лондоне, — он был выкуплен из Венеции, где, вероятно, находился в тот период). Это, однако, не мешало Баязиду заказывать произведения искусства у выдающихся художников Ренессанса. Леонардо да Винчи и Микеланджело стали авторами проектов по строительству мостов в Стамбуле, которые, однако, так и не были претворены в жизнь.
Тем не менее ошибочно было бы утверждать, что в отношениях между Османской империей и христианской Европой царили мир и согласие, как может показаться из вышеприведенного рассказа. После падения Византийской империи и захвата Константинополя по христианскому миру словно прокатилась взрывная волна. В православной Руси эти события истолковали как божью кару за вероотступничество — подписание унии с Римом. Гуманисты сетовали по поводу повторной гибели Гомера и Платона, имея в виду потерю редких драгоценных рукописей. А жители территорий, граничивших с расширяющей свои владения Османской империей (к примеру, Италии и Венгрии), с нарастающим беспокойством следили за тем, куда турки направятся теперь. Этот вопрос, должно быть, стал особенно актуальным в 1480 г., когда османы взяли город Отранто. И хотя турецкое вторжение было недолгим — Неаполь отвоевал город уже в следующем году, — нетрудно представить, какую панику спровоцировало военное присутствие турок всего в 600 километрах от Рима.
